Лик полуночи

Она откинулась на корявое дерево. Ее сотрясали рвотные спазмы, но рвоты не было, просто болел живот.

– Я его контролировала, – повторила она.

– Но ты плакала.

Крона потрогала щеки. Они и правда были влажными и припухшими. Почему Шарбон был так убит горем?

Ее рука снова болезненно сжала палку. Ногти впились в ладонь. Она держала палку в руке неестественно – не как карандаш, как ей бы хотелось, а как нож. Она выпустила палку из рук, и та упала меж корней. Крона наклонилась и начала водить руками по земле, где она сидела на корточках, пытаясь определить, что за буквы она нацарапала. На рыхлой земле четко выделились пять слов, написанные почерком, который Крона ни за что не назвала бы своим.

Фиона.

Абсолон.

Синий.

Магия.

Габриэль.

– Я что-нибудь говорила? – спросила она.

С его лица не сходило беспокойное ошарашенное выражение.

– Тибо, я что-нибудь говорила?

– Фиона, – сказал он, указывая на грязь. – Ты без конца повторяла это имя.

Крона согнулась пополам, схватившись за живот. Перед глазами красным и желтым вспыхивали видения голых костей, пота и слизи, а названия суставов и сухожилий вылетали из памяти. Иногда знания просто блекли. Иногда испарялись. Эхо Шарбона рвало ими.

– Как она могла? – закричала она чужим голосом.

Глава 39 Луи

Десять лет назад

Каналы Истсайда, на рассвете

Шарбон очнулся там же, где упал, рука все еще болталась в воде, и мокрая кожа на пальцах вздулась и сморщилась. У него болели суставы, вся левая сторона казалась скованной и холодной, когда он вытащил руку из канала, пытаясь согреть ее на теле.

В воздухе пахло утренней свежестью, и все вокруг уже было озарено бледным тусклым утренним светом. Он проспал всю ночь.

И что мне теперь делать – радоваться или огорчаться, – что меня так и не нашли стражи?

Постепенно к нему возвращались обрывки странных воспоминаний прошлой ночи. Матисс ударил его, Фиона насмехалась над ним. Вместе они угрожали… чем же именно они угрожали? Что-то о маске и детях…

Святая Пятерица, Фиона хотела начать резать детей.

Он попытался встать, но снова упал спиной. Ударился раной о камни и зашипел от боли.

– Почему они не убили меня? – спросил он у бледного пустого неба.

Если бы не семья, он, может, и сам покончил бы с собой прошлой ночью. Вода выглядела успокаивающе, манила. Ах, как ему хотелось погрузиться в забвение, и пусть поток украдет его дыхание и смоет его сущность…

Ему теперь никогда не отмыться – ни водой, ни мылом, ни щеткой. Ему оставалось надеяться только на то, что никто его не узнает, и его сожгут в погребальном костре и смешают с песком в катакомбах, и он соединится с остальными мертвецами Лутадора.

– Почему же они не убили меня?

Потом он вспомнил: Фиона обещала ему нечто гораздо худшее. Что-то, что, по ее словам, «наверняка сломает его».

Она слишком хорошо его знала. Он пытался держать ее на расстоянии, но те, кто вместе убивают, часто кое-чему учатся. Фиона знала его самые слабые места. И знала, какие кости ломать, чтобы отправить его в забвение – и это были не его кости.

Поднявшись сначала на колени, затем на ноги, Шарбон поднялся вверх по склону. От дома его отделяли многие мили. Да и Матисс с Фионой отделали его, как следует.

Вдоль берега канала тянулась узкая грунтовая дорога, и он побежал по ней, пока она не превратилась в булыжную мостовую. Он едва волочил ноги и без конца спотыкался. Пешком ему придется идти долго, очень долго. Ему нужен был какой-нибудь транспорт. Луи похлопал по карманам, пытаясь обнаружить ампулы или диски со временем, но ничего не нашел. Фиона и Матисс, должно быть, еще и ограбили его.

Внезапно он услышал резкое ржание в тумане и крутнулся на пятках. Прямо на него, как существо из кошмара, шла большая черная лошадь – ее бока блестели от пота, несмотря на прохладу раннего утра. Она тащила огромную телегу, на которой лежала гора толстых ковров и одеял, и, без сомнения, направлялась в лучшие магазины и самые богатые дома.

Вместо того чтобы броситься на обочину, Шарбон преградил телеге путь. Возница прикрикнул на него, но Луи не сошел с дороги.

– Мне нужна твоя лошадь, – крикнул он, когда скрипучие деревянные колеса замерли.

– И мне нужно было доставить эти красивые ковры мастеру Дону еще вчера. Но нужно еще не значит можно.

Пока Шарбон приближался, лошадь стояла неподвижно. Хорошо, значит ее не так-то просто напугать. Он потянулся к сбруе, и она не дернулась.

– Это вопрос жизни и смерти, – сказал он вознице.

– Месье, вы и сами похожи на смерть. Я не жадный. Садитесь, и я отвезу вас в больницу, как только закончу развозку. Рассчитаешься со мной позже.

– Мне жаль, но твоя лошадь нужна мне сейчас.

Возница поднял мушкетон, лежавший рядом, и направил его на Шарбона.

– Я бы на твоем месте переосмыслил свое желание.

– Уверен, что успеешь поджечь порох до того, как я запрыгну и придушу тебя? – возразил Шарбон.