Лихое время. «Жизнь за Царя»

— Мог бы, — кивнул Шереметев, вытирая жирные руки рушником. — Токмо князь Дмитрий Михалыч, он же такой, как и ты, — прямой да честный. Упрется во что-то, не сдвинешь! Надо ему было царем стать, пока в Ярославле войско держал. Кто бы поперек слово молвил, а? У Пожарского и сила, и уважение. А он, как узнал, что Ходкевич на Москву идет, так и попер, как кабан. Вот голову-то и сложил.

— Не стал бы Пожарский в цари лезть, — уверенно заявил Романов.

— А ты откуда знаешь? Он что — докладывал? — едва ли не в один голос спросили Шереметев и Мезецкий.

— Ну, он-то не докладывал, положим, — неопределенно хмыкнул Романов. — Так от других слыхал. Князь Пожарский-де человек правильный, хочет, чтобы царя Совет всей русской земли избрал. Ну а кого Совет изберет — того и изберет.

— Того изберет, на кого Пожарский пальцем покажет, — хохотнул Шереметев. — Как с Шуйским было — собрал Василь Иваныч толпу, накормил-напоил допьяна да денег дал, чтобы громко орали — в цари, в цари!

— А вот скажи-ка ты мне, Даниил Иванович, князь Мезецкий… Если тебе шапку Мономахову предложат — возьмешь? — посмотрел Романов на окольничего.

— Взял бы, — не колеблясь ни минуты, ответил Мезецкий. — Не из-за тщеславности бы взял, а из-за того, что надоело безвременье это. Смута сплошная! Живем, как не знаю кто… В Москве уже и помолиться некуда пойти. Не Третий Рим, а второй Содом с Гоморрой… Взял бы, да «бы» мешает… — вздохнул князь. — Ежели у меня бы сын был, то взял бы я шапку. А у меня дочь. Марии моей тридцать скоро. Рожать-то не поздно, да родит ли парня? Разводиться не хочу… Другой мне такой не сыскать. Я помру, а что потом? Опять заваруха, Смута? Или с девчонкой моей, как с Ксюшкой Годуновой… Нет уж, царь должен таким быть, чтобы и дети его царями оставались.

— Вишь, какой ты у нас правильный, — покачал головой Иван Романов. Не то — осуждающе, не то — одобряюще.

— Уж какой есть, — сказал Мезецкий и, выжидательно посмотрел на сотрапезников: — Ну что, бояре, еще по ковшичку? Мне ехать нужно…

— Подожди, Данила Иваныч, — загадочно улыбнулся Романов. — Выпить-то выпьем, но ехать-то пока погоди… Разговор-то только начался.

Мезецкий в два глотка опустошил ковшик с брагой и с интересом посмотрел на Ивана Никитыча. Тот, однако, не спешил. Разгладил усы, бороду, крякнул.

— Ну, не томи князя, говори, — сказал Шереметев.

— Ладно, — махнул рукой боярин Романов. — Хотел я попозже поговорить, да так уж вышло. В общем, решили мы с Федором Иванычем племянника моего Мишку Романова в цари ставить.

— Мишку? — удивился Мезецкий. — Так ведь предлагали уже. Ты ж, боярин, помнится, сам против был, когда владыка Филарет сына своего в цари предлагал…

— Было, — махнул рукой Романов. — Знаешь, как брат… митрополит Филарет на меня лаялся? Пообещал, что если Мишку царем нарекут, за такое предательство он меня обратно в воеводы пошлет — не в Козельск, а в Каргополь али еще подальше. Ну, потом охолонул малость и поехал с тобой королевича на царство звать. Вот, четвертый год у ляхов сидит.

— Мы так и эдак прикидывали, кого царем делать, — вступился боярин Шереметев. — Некого. Мстиславский с Воротынским наотрез отказались. Из Рюриковичей, почитай, никого и не осталось. Те, кто жив, либо стары уже, либо молоды, либо невесть где пребывают. Ну, Мосальские есть. Хочешь Ваньку Мосальского в цари?

— Вот уж кого не надо, того не надо! — фыркнул Мезецкий, представив себе на престоле длинного и сварливого Ивана Мосальского.

— То-то, — подмигнул Иван Романов и шепотом спросил: — А скажи-ка мне, Рубца-то, князя Мосальского, воеводу вора тушинского, не ты ли добил?

— Н-ну… врать не буду, поначалу хотел… — протянул Мезецкий. — Но он же к нам с раной в боку попал, неловко было добивать-то. Да и руки я о него пачкать не хотел.

— Но мешать не стал! — захохотал Романов.

— Не стал, — согласился князь. — Но я как хотел сделать, — попытался объяснить Мезецкий, — лекаря ему прислать, вылечить, а потом на первом бы суку и повесить…

— Вона… — с пониманием сказал Шереметев. — Никак Ксюшку Годунову Рубцу не мог простить?

— Не мог, — кивнул Мезецкий и, опустив голову, глухо сказал: — Царевна славная девушка была. А этот… князь… мало того, что сам снасиловал, так еще и Лжедмитрию отдал… Я-то все понимаю, ну, попалась девка в запале, сам не без греха… Но зачем же Лжедмитрию-то подкладывать? Лучше бы убил, честнее было…

— М-да, — помотал головой Иван Никитович. — Вот про то и говорю — прямой ты князь, слишком прямой. Ну да ладно. Так что про Мишку-то скажешь?

— А что сказать? — пожал плечами Мезецкий. — Не хуже других прочих. А может… — задумавшись, загорелся вдруг князь, — может… даже и хорошо, если Мишку Романова в цари. С одного боку, ничем себя не замарал, молодой еще. С другого — покойной царицы Анастасии Романовны, законной жены Иоанна, родич.

— И племяш царя Федора, Царство ему Небесное! — поднял вверх указательный палец Шереметев.

— Боярство за Мишку встанет, — продолжал рассуждать Мезецкий. — Вон, вы — Иван Никитыч да Федор Иваныч…