Лихое время. «Жизнь за Царя»

Всем бы хорош стан, но вода худая, болотная, ее даже и пить противно. Печку протопить — дрова искать замучаешься. Да и сырость такая, что у здорового-то кости начнет ломать.

— Акулина! Мичура! — проорал атаман, извещая о прибытии. Скрипнула дверь, и появилась толстая рябая баба, что была тут за стряпуху и за портомойку. С дальнего конца приковылял дед Мичура. Старик целыми днями собирал по болоту хворост и топил очаги в хижинах. Оставить нетопленным — за неделю сырость стены разъест.

— О, явились, не запылились! — неласково поприветствовала баба. — Исть будете или баню топить?

— И жрать будем, и баню топить, — кивнул атаман, с наслаждением ступая по твердой земле.

— А исть-то и нечего! — жизнерадостно сообщила баба.

— Дура драная! — выругался атаман. — Если нечего — чего предлагаешь?

— Пустыми пришли? — поинтересовался дед Мичура, оглядывая тощие мешки слепенькими глазенками.

— Лучше не спрашивай, — отмахнулся Онцифир. — Не пофартило нам нынче. Те, кто попадался, не по зубам, а других не было.

Фимка напрягся, готовясь услышать что-то нелестное для себя. Не услышав, расслабился. А зря… Никита, что вошел на сушу последним, подошел к сыну и без разговоров дал в морду.

— Э, хватит уже, — прикрикнул на него атаман. — Он уже и так битый…

— Это за другое, — пояснил Никита, отвешивая оплеуху: — Сколько раз говорено было, что на болоте останавливаться нельзя?! А он, выб…к, чуть батьку на тот свет не отправил!

Никита хотел ударить еще раз, но его остановила Акулина, благоволившая к Фимке, которого до сих пор считала ребенком.

— Будет! — сурово сказала баба, пряча парня за спину.

— От ить, одни жалельщики кругом, — плюнул Никита. — Что ты, что Павлуха…

— А где… этот-то? — нелюбезно спросила Акулина, обводя взглядом мужиков. Павла она не любила и по имени не называла. Не то шрамов боялась, не то — еще чего-то.

— Ляхов ловить остался, — сообщил атаман, не вдаваясь в подробности, и поторопил бабу: — Еду готовь, жрать хотим. Ищи, где хошь. Не сготовишь — в жижу болотную вобью! А ты, дед, баню топи.

— Дык, топлена баня-то, — хмыкнул дед. — Как нарочно, с самого утра топил. Вон, Акулька париться собиралась.

— А ты, небось, спинку ей потереть хотел? — заржал здоровый как лось и слегка придурковатый Максимка, пытаясь ухватить бабу за задницу.

Акулина была страшна, как Ливонская война, но — баба! Мужику же, известное дело, бабу иной раз очень хотелось. Стряпуха, ежели в хорошем была настроении, не отказывала никому… Ну а в плохом или с похмелья — лучше не проси.

— Акулька и потом попарится, — решил атаман, направляясь к хижине, а по дороге распорядился: — Бельишко принеси, да на стол собирай.

— А чего собирать-то? — развела баба руками. — Я же вас не ждала. Щи не варены, мука кончилась. Если только капусту да редьку. Ну, кашу, ежели…

— Дура, хоть кашу свари, пока паримся, — рассердился атаман. — Мы вторую неделю горячего не хлебали.

— Ладно, че-нить спроворю, — решила Акулина.

— Во-во, спроворь, — опять заржал Максимка. — А после баньки и мы с тобой спроворимся…

Баба плюнула, пытаясь попасть в дурака, но промахнулась, а Максимка опять заржал, уже не так весело. Понял, что сегодня к ней лучше не приставать — ничего не отколется…

Банька была тесная. Если забраться всем сразу, то можно угодить голой задницей на раскаленные камни — вон, Максимка до сих пор ходит с красным пятном на жопе. Потому парились по очереди. Отпаривали грязь и копоть костров, отливались холодной водой. Дед Мичура замучился таскать воду. Пусть черная, с ржавчиной, но сойдет! Пропотевшее и завшивевшее бельишко скинули в лоханку и с наслаждением натянули чистое, принесенное Акулиной. Все-таки смена белья была у каждого! Когда мужики пустили по рукам жбан с квасом, потянуло варевом.

— Исьти идите! — позвал нелюбезный голос Акулины.

— Дед, чего это она? Не с той ноги встала? — поинтересовался Максимка, допивая пиво.

— Хворая она, — наябедал дед, хихикнув. — Вчерась за болото бегала, муки аржаной занять, да ничего не нашла. Зерна полпуда приволокла, но смолоть не удосужилась — вина ей кто-то поднес. Пьяная в зюзю, как и по болоту прошла? Всю ночь песни орала, а утром башкой маялась, похмелиться просила.

Мичура всегда докладывал о загулах бабы, хотя и бывал ею за это бит. Акулина грозилась убить старика до смерти за ябедничество. Но не убивала, потому что дед приходился ей свекром. Сын Мичуры — муж Акулины умер лет пять назад, упившись вином. Кое-кто даже завидовал покойному, что помер не от татарской сабли или казацкой пики, а от зелена вина… Дед же не мог простить снохе, что та, пившая наравне с мужем, осталась жива, и радовался всякий раз, когда атаман бил бабу за пьянство. Но сегодня Онцифир ответил странно:

— Так похмелил бы. Чего бабе башкой-то страдать?

Сказал и сам удивился. Дед удивился еще больше…

— Ну, так не хрена себе… похмелять ее, б… такую! — просвистел возмущенным шепотом старик. — Пива-то всего ничего осталось. На энту б… пиво изводить?

— Че, совсем нет? — испугался Максимка.