Лихое время. «Жизнь за Царя»

Вернувшись в амбар, Иван Никитыч посмотрел на прижавшихся друг к другу домочадцев — жену, сына и дочерей, и к горлу подкатил комок. Отчего-то подумалось — случись с ним чего, они-то как? Как они без него-то будут жить?

Иван Никитович снял с себя шубу, положил ее сверху, стараясь, чтобы хватило на всех, а сам, подкинув хвороста в огонь, свернулся клубком у костра, пытаясь сберечь тепло.

Ночью ударил мороз, и как ни сворачивался боярин, но все равно замерз. Стаскивать шубу с семейства было неловко. Потому Иван Никитыч так и коротал ночь — сидел у костра, подбрасывая хворост, вставал, проверяя караульного, растолкал одного из холопов и отправил сменить дозорного на дороге — всю ночь был при деле. Зато поутру, когда надо было вставать, Романов едва не заснул и чуть-чуть не свалился носом в костер.

За ночь никто не напал и никто не замерз. Кашу варить было некогда, и, наскоро замесив во вчерашнем ведре муку с водой, испекли на углях лепешки. Неказистые, грубые, но сытные.

— Что делать-то, Иван Никитыч? Девки с соплями… Никитка кашляет — не дай бог, разболеются! — грустно сказала Анна. — Надобно бы в тепле ночку поспать.

— Ладно, — кивнул Иван Никитыч, который и сам бы не прочь поспать как человек, а не как бродяга. — В Лавру поедем! Отсюда — сорок верст, за день пешком дойти можно.

— В Лавру? — расцвела боярыня. — Уж не помню, когда я последний-то раз в Лавре была… То — война, то — осада…

— Иван, Лавру проспишь! — услышал сквозь сон Иван Романов.

С усилием разодрав глаза, боярин хрипло пробурчал:

— Да не сплю я, не сплю.

— То-то с седла валишься — уже второй раз ловлю!

— А… спасибо, — поблагодарил Иван Никитыч, опять норовя уронить голову.

— Чего ночью-то делал, а? — хохотнул Шереметев, а потом, уже серьезно, сказал: — Лавру, говорю, проспишь — вон, купола видно!

Широко зевнув, вздрогнув, Романов окончательно проснулся. Точно — до обители оставалось всего ничего. Обоз ушел на версту, а он тут дремлет.

Вокруг Троице-Сергиева монастыря уже давно не было дремучих лесов, через которые когда-то ходил преподобный Сергий. Вряд ли в этих краях водились и дикие звери, мешавшие подвижнику возносить хвалу Господу. За два столетия почти все деревья были вырублены, а поля распаханы. Но за последние годы пашни и нивы было некому возделывать — кого убили, а кто сам убег.

— Гляди, как поля-то заросли, — повел Шереметев нагайкой, указывая на убеленные снегом поля, поросшие ольховником и ивняком. Слегка развернувшись в седле, Федор Иванович вгляделся назад и выругался: — Едрит твою в дышло!

— Ты чего? — всполошился Романов и по примеру родича обернулся назад.

Следом скакали верховые, растянувшиеся в цепочку. Ляхи! С полсотни — точно! Вдвоем, да верхами, оторвались бы. А теперь…

Бояре в два счета догнали повозки и холопов. Поравнявшись с первой, где сидели бабы и детки, Иван Никитыч заорал на возчика и на холопов:

— Гони, мать твою, что есть духу! Емеля! Назар! С боярыней едете! Остальным — спешиться!

Пока Иван орал, Федор уже останавливал вторую кибитку и телегу, перерезал постромки, отпуская коней. Боевые холопы, спрыгивая с седел, привычно переворачивали пороховницы и патронные сумки, втыкали в мороженую землю бердыши и проверяли оружие. Благо, что Романов и Шереметев уже давно оборужили людей кремневыми ружьями. Минут двадцать точно продержатся, а за это время бабы и детки будут в обители!

Иван Никитыч, встав рядом с Шереметевым, вскинул мушкет, прикинул на глаз расстояние — еще чуток, и можно палить…

— Как и вызнали-то, куда идем? — хмыкнул Федор Иванович.

— А чего тут вызнавать-то? Много ума не надо — сообразили, что Лавры не минуем…

— Иван, а деньги-то для Мезецкого где? — вспомнил вдруг Шереметев.

Романов чуть не завыл! Точно — все деньги, что собрали, вместе с казной старого князя Мстиславского, были в телеге, под сеном! Вот угораздило же…

Пришлось добежать до телеги, поворошить под сеном и, скакнув, ровно заяц, тащить тяжеленный мешок.

— Погоди — щас холопа пошлю, — решил Иван Никитыч, выбирая взглядом, кто пошустрее.

— Давай-ка, сам вези, — сказал Федор Иванович.

— Ты чего? — возмутился Романов. — Убьют, как я бабе твоей в глаза гляну?

— Быстрее, боярин! Эти деньги еще до Белого озера везти! Холопы повезут али бабы с детьми? А убьют нас обоих — зазря, считай, все наши старания пропали. И Мезецкому ты обещал девок его сохранить! Давай…

— Эх, Федор… — проскрипел зубами Романов, но, осознав правоту друга, кивнул: — Щас, поскачу… дай хоть одного, да спешу!

Боярин выбрал того, кто подскакал ближе, выстрелил, метя в грудь коня. Передняя лошадь резко завалилась на бок, а всадник, вылетев из седла, угодил под копыта напиравших сзади. Загремели выстрелы холопов, и нападавшие смешались, отступая. Отойдя на безопасное расстояние, часть верховых спешилась и, выстроившись в цепочку по обеим сторонам дороги, пошли в новую атаку.

— Иван, не тяни! — прикрикнул на друга Шереметев.