Лихое время. «Жизнь за Царя»

Пока бабы выводили из терема детей, крадучись, уходя к заветной дыре в частоколе, боярин Романов вместе с Шереметевым и холопами отстреливались от ляхов. Хотя отстреливались — сильно сказано. Осаждающие во двор не вбегали, а лишь время от времени постреливали в сторону терема. Романов и его люди вяло огрызались — разряжали пищали между обгоревших створок.

Солдаты полковника Струся нападать не спешили. Не то умирать не хотелось, не то ждали чего-то.

— Емелька, когда в разведку ходил, конных у ворот видел? — спросил Шереметев холопа.

— Да вроде сколько-то верховых было, но больше пешцы, — ответил тот.

— Ну, все понятно, — вздохнул Иван Никитыч. — Щас гусар дождутся, а те во двор и ворвутся…

— Ишь, виршами заговорил! — хохотнул Шереметев.

— Заговоришь тут… Надобно уходить, пока гусары не прискакали — во двор заскочат, захватят нас, как курей. Оставить бы кого, чтобы прикрыли… — сказал боярин, оглядывая своих и чужих холопов, словно хотел углядеть добровольца.

Мужики отводили глаза в сторону. Остаться и прикрывать отход — дело, конечно, святое. Прикажет боярин — останется любой и выполнит приказ. Сам погибай, боярина выручай! Но самим вызываться на верную гибель — смертный грех!

Еще раз осмотрев людей, чтобы решить, кого не жалко, Романов нашел-таки такого:

— Тимошку сюда приведите, — велел боярин, и двое холопов тотчас же притащили из поварни старика.

— Звал, боярин-батюшка? — спросил старый холоп, пытаясь поклониться хозяину в ноги.

Иван Никитыч не позволил старику упасть на колени, удержал его и подвел к оконцу. Утвердив у подоконника, сказал:

— Вот, тут вот стой… Тимофей, помирать тебе сегодня придется. Не забоишься?

— Так ить чего бояться-то? Старый я уже.

— Тимоша, будешь у этого оконца стоять и по ляхам палить, пока сможешь. Понял?

— Понять-то я понял, — вздохнул старик. — Из ума-то еще не выжил. Только пищаль-то мне не поднять…

— А тебе и поднимать не надо. Мы пищали в окна высунем, пусть торчат. Тебе только на крючок надавить — и все. Увидишь, как ляхи во двор въезжают — сразу и стреляй.

— Понял, — кротко сказал старик и, перекрестив хозяина, сказал: — Ну, ступай, Иван Никитыч, с Богом.

Выбрав несколько пищалей похуже, Романов послал холопа наверх притащить еще и ту, стенобитную. Палит она больно здорово! Ну а ствол разорвет — судьба такая…

— Ты, Тимофей, сердца-то на меня не держи, — обнял боярин старика. — Прости, но выхода-то у меня нет. Мы и сами не знаем — спасемся ли, нет ли… Все под Богом ходим! А у меня, сам понимаешь — жена, детки… Надо, чтобы ляхи чуть-чуть задержались.

— Так я уж понял, — смахнул Тимофей старческую слезу. — Вы из терема бежите, а мне-то куда бежать? Коли с вами — обузой буду. Вы уйдете, а мне-то чего делать? Ежели сразу не убьют, так потом от голода да холода загнусь. Милостыню-то щас никто не подаст. А мне ить печку-то самому не истопить. Буду тут, в тереме стылом загибаться.

— Терем-то все равно ляхи сожгут, — убежденно сказал Емеля, расставлявший по подоконникам заряженные пищали. — А куда ты пойдешь? Сослепу в первую же канаву угодишь. Или в сугробе замерзнешь. Так что лучше тебе тут помереть, от пули.

— Ты, дядька Тимофей, постарайся сразу помереть, — посоветовал другой холоп. — А не то будут живым сжигать — смерть худая. Ты, ежели от пули не помрешь, обматери кого-нить, в морду плюнь — они тебя и зарубят! Все легче, чем в огне-то гореть!

— Хватит балаболить, — оборвал трепотню Шереметев. — Идти пора! Верно, бабы с детками уже заждались.

Два возка-кибитки, поставленные на полозья да телега — это все, что пригнали холопы Шереметева. Саней да кибиток на Москве много, но где лошадей раздобыть? В первую кибитку посадили боярыню Анну и княгиню Марию с детьми, да двух сенных девок. Во вторую уложили припасы, кой-какую одежду, оружие, а на телегу сложили все сено, что нашлось. Время нынче такое, что все нужно волочь с собой, не рассчитывая ни на постоялые дворы, ни на крестьян.

Из дыры в заборе долго вылезали люди, навьюченные узлами, мешками и сундуками. Напоследок боярин разрешил холопам взять с собой все, что приглянулось, — один хрен разграбят! Сенных девок, портомоек, кухонных мужиков, а то и просто старых приживалок было столько, что Иван Никитыч диву дался — не подозревал, что при нем обитает такая прорва народу! Как они выживут, выброшенные из хозяйского терема, где и в нынешнюю смутную пору, худо-бедно, но каждому находилась миска щей, кусок пирога и место на полатях, один Господь ведает.

Садясь в седло, Иван Никитыч Романов посмотрел на терем, в котором он родился, вырос и в котором рассчитывал помереть. Ну, не судьба.

Боярин прислушался — от терема прозвучало четыре пищальных выстрела, а потом бухнуло, как из пушки. Не иначе Тимошка пальнул из затинной пищали!

«Ну, Тимоха, Царствие тебе Небесное! Послужил ты мне, до самой смерти…»

— Ну так, долго ты еще тут торчать будешь? — грубовато спросил подъехавший Шереметев. — Думаешь, ляхи не поймут, куда боярин подевался? Эвон, какую тропу намяли!