Лихолетье

— Нам нужно ехать в Томск, Павел — там назревают главные события. Мишу оставим здесь, он не подведет, а «мешок» трухляв — навязал его нам на шею «коротышка». В Томске и перехватим — а тут «артиста» оставим в помощь — «старший приказчик» весьма деятелен. Жаль, Арсения нет с нами — я его с того заседания, которое матросы разогнали, не видел.

Даже сейчас, общаясь между собой, они не произнесли ни одной фамилии, тем более подложной — псевдонимы имели все заговорщики. Долгие годы подпольной работы научили строго соблюдать требования конспирации — кто ими пренебрегал, быстро попадали к жандармам тогда, и в «чека» сейчас. Так получилось, что эсеры, готовя в Сибири переворот, сразу перешли на «эзопов язык», что неизбежно в условиях жесткой конспирации. Так винтовки именовались «огурцами», а патроны «баклажанами», под «приказчиками» подразумевались офицеры, союзники по Антанте проходили в секретной переписке как «пайщики». Большевиков называли «конкурентами» или «спекулянтами». Иногда советские органы власти также проходили под фамилиями «Дмитриев» и «Вавилов», с уточнением из Екатеринбурга или Иркутска. Сибирскую Областную Думу, разогнанную в январе большевиками, именовали «Сибцементом», а членов оной иронически «каменщиками».

— Жаль, но обойдемся без него, втроем как прежде по «сибирскому союзу». Деньги у нас есть, жалование выплатить можно всем «приказчикам», причем до двухсот, и даже трехсот рублей. Теперь надлежит действовать, и они должны быть уверены в наших возможностях. И не поколебаться в тот момент, когда все начнется…

Михайлов остановился, прикусил губу. Деньги у подпольного «ЗСК» имелись — основная кооперативная организация Сибири «Закупсбыт» каждый месяц выделяла по несколько десятков тысяч рублей. И хотя от покупательной способности прежнего «целкового» осталось примерно два гривенника, но доходы кооператоров увеличивались каждым месяцем. Все дело в продовольствии — в Сибири было относительное изобилие, и часть продуктов даже увозились в Китай, где имелась целая сеть представительных контор. Да и рубль «пожирала» инфляция — хозяйствование губернских и местных ревкомов привело население в состоянии нескрываемого уже недовольства. И денежный ручеек подпольщикам значительно увеличивался с каждым днем — таков итог ущемления «свободной торговли». Так что выплачиваемое «приказчикам» тайное жалование было по местным ценам весьма значительным, ведь офицерам приходилось содержать семьи. На достойную должность удалось устроиться немногим счастливцам, «золотопогонники» подвергались гонениям, устроенным большевицкой властью, и были рады вступить в любую артель, чтобы заработать на пропитание.

А тут такое серьезное денежное вспомоществование, да еще на основе недовольства заключенным «Брестским миром», который в газетах именовали «похабным» (за то их живенько прикрывали, а редакторов отправляли в «каталажку»). Так что можно было не сомневаться — если чехи начнут мятеж, то произойдет повсеместное выступление.

А вот что будет дальше — пока можно только гадать. Но в одном можно не сомневаться — «министрам-капиталистам» из Временного Правительства, свергнутого большевиками, никто уже не доверяет. Такая власть ничего кроме омерзения не вызывает.

Одно слово — «временщики», и этим все сказано!

Они рвались к власти, и получили ее на короткий срок, развалив страну…

Глава 4

— Как вы так можете поступать, Михаил Моисеевич, ведь Григорий Борисович вас защищал на суде, причем не взял никаких денег. И только благодаря этому вы отправились в ссылку, а не на Зерентуйскую каторгу. На которой бы сгнили, потеряв все свои зубы, которые вам, кстати, починили за счет этого несчастного, лежащего сейчас перед нами.

— Да что вы мне говорите, Викентий Александрович⁈ Будто я тварь неблагодарная, и не помню ничего хорошего. Но арест гражданина Патушинского напрямую санкционирован «Центросибирью», Григорий Борисович ведь примкнул к контрреволюции, его избрали даже министром…

— Да что вы такое мне говорите? Какой министр — будет великим чудом, если больной хоть немного оправится от потрясения. Апоплексический удар не шутка, теряют речь, порой и разум, и выздоровление затянется на долгие месяцы. Какую угрозу он сейчас представляет для совдепа⁈ Не говорите ничего, у вас же глаза есть! Вы сами посмотрите на Григория Борисовича — он весь в крови, недвижим, в беспамятстве — к заслуженному перед революцией человеку не проявить снисхождения есть величайший грех и черная неблагодарность. Хуже того — вас в Красноярске заклеймят самыми страшными словами, да я сегодня сам на заседание совета приду…

— Не стоит того делать, Викентий Александрович, что я изверг и не понимаю! Но я не могу вот так просто выпустить Григория Борисовича из тюремной больницы, ведь с меня спросят…