Как взрослый мужчина меня, девушку почти без опыта, Илья пугал и этим же притягивал. Все с ним казалось ярче, значительнее. Самой своей устойчивостью и спокойствием он внушал доверие и уважение. Я всегда уважала его как отца, хотя отец у меня был, причем любимый. Я всегда знала, что частицу любви к нему перенесу на избранника.
Человек не может быть одинаков не только на протяжении жизни, года, но и даже на протяжении недели. Поэтому, когда я слышу: «Ты изменилась», испытываю чувство жалости. К ним. Потому что они настолько меня не знают, что не видят моих граней. Не обладают воображением и пониманием, что человек рассыпается, разлетается ежечасно, спит и вдруг взрывается, открывает, наконец, путь для того, что тлело или вовсе, казалось, умерло… Да, я меняюсь. Каждый час своей жизни, после каждого человека, преградившего путь, после каждого просмотренного фильма. Нет материи более нестабильной, более неизмеримой, чем человеческая душа, а, вернее, характер, потому что душа, умерев, освободится от этой шелухи, оставив только четкие линии. Говорить, что кто-то изменился – признание собственного фиаско в исследовании чужой жизни. Так, рысь по верхам.
Илья обнимал мою непокрытую спину. И я думала, как это круто и современно, как свободно… На его коже оставались полукружья розовых полос от моих всегда стриженных ногтей. Любовь и долг неразделимы. Любить – значит быть обязанным заботиться. Я хотела о нем заботиться. Не типично, как это делают женщины без фантазии – подчиниться его интересам и раствориться на кухне. Я собиралась навести порядок в его голове, вытравить эти мысли, что тащили его на дно. Хорошо, что он не был слабаком и не привязался к выпивке. Он терпел как лучшие представители нашего подвида – периодически всплескиваясь и много работая.
Любовь занимает все помыслы тех, кому больше нечем заняться, но, если уметь дозировать, то она божественна своей наполненностью, глубоким смыслом, красотой и нежностью прикосновений, ласковой непокорностью, запахами. Писать о любви – неисчерпаемый запас.
30
Его эта Инна… Слишком, местами приторно красива в патриархальном понимании. Нарочито томный, пресыщенный взгляд и жеманность, запрятанная под царственность. И при этом сжатый рот и дикое высокомерие по отношению к таким недостойным, как я, как будто ее улыбка – несусветный подарок.
Мне довелось пару раз перекинуться с ней фразами. Не буду строить из себя провидца, как это делается в классических романах – на основе одного взгляда узнают всю подноготную персонажа. Но то, что сказала Инна, дает мне полное право сформировать свое, пусть предвзятое, пусть недостаточное ввиду скудности фактов мнение.
Меня поражают помешанные на своей внешности девушки, которые выходят из строя, как только у них растреплется прическа. Они так в себе не уверены, так себя не любят, что из-за одного этого могут впасть в ступор. Они считают, что проблему в личной жизни можно решить, сев на диету, и тогда они сразу станут кому-то нужны и получат своего суженого.
Обычный человек со своими странностями и слабостями… Они не могут быть такими, какими мы их видим или видеть хотим. Они не одинаковы по отношению ко всем людям… Они вьют из окружающих веревки, пока им позволяют, и чувствуют себя хозяевами положения. Но как только кто-то начнет обращаться с ними как с дерьмом, они тут же становятся шелковыми, потому что всплывает их паталогическая неуверенность в себе. Были бы уверенными – не вели бы себя так. Были бы уверенными, не страдали бы высокомерием и неистовой потребностью отозваться о ком-то уничижительно. Потому они и не уходят от мучителей – боятся остаться одни, подсознательно чувствуют, что мучитель прав, что они достойны такого обращения, потому что сами не любят себя. Я не знаю, мучитель ли ее муж, но вполне возможно, что она хочет видеть его таким.
Но всех собак спускают на феминисток. Потому что их подсознательно уважают за деятельность. С ними спорят на равных. Их унижают как сильных противников. А по поводу подобных Инне отпускают только презрительные шуточки, но по-прежнему обеспечивают в обмен на телесные блага. Но это не феминизм, который подразумевает борьбу. Это паразитизм, всосавший в себя требования освободительниц без их ведома. Это то, что по-прежнему бросает тень на всех женщин планеты и тормозит их освобождение.
Не все ли нахалы грешат боязнью, что им дадут отпор, потому и нападают первыми? А пока им отпора не дают, расцветают просто невообразимо? Если бы я знала это в школе, сколько глупых стычек я бы избежала, поставив на место шпану… Хотя я периодически дралась с ними, во мне не было и сотой доли того успокоения и уверенности в себе, что есть теперь. Я ни капли не верю в постулат, что характер формируется в раннем детстве. В таком случае мой характер так обширен, что хватит на добрый десяток разных героев.
31
– Мы с Никитой никогда не могли найти общий язык. Казалось бы, все должно было привести к тому, чтобы мы стали друзьями, представляющими одну семью, но между нами неизменно что-то стояло.