Лики русской святости

Прежде святитель Тихон был крепок, мог вынести любые тяготы и лишения. Но испытания последних семи лет подорвали его силы – да и не всякий бы выдержал столько. Патриарх был измучен церковными и народными бедами, которые принимал близко к сердцу, травлей, заключением, выматывающей борьбой с властью за существование Русской Церкви, гибелью и арестами многих и многих его подчиненных-архиереев, близких людей. И все же неиссякаемая энергия, которую он черпал в молитве и в любви, не позволяла ему предаться покою. «Святейший Тихон, – писал после очередного покушения на патриарха один архиепископ, – …сильно ослабел и страшно переутомился. Он часто служит и ежедневно делает приемы. К нему едут со всех концов России. У него заведен такой порядок: он принимает каждый день не более пятидесяти человек, с архиереями говорит не более десяти, а с прочими не более пяти минут. Он сильно постарел и выглядит глубоким старцем…»

В январе 1925 года после нескольких сердечных приступов патриарх Тихон лег в частную клинику доктора Бакунина на Остоженке. Едва поправившись, он в начале Великого поста каждый день ездил служить в московских церквах. Но скоро вновь без сил, с подорванным здоровьем возвратился в клинику. Между тем ГПУ готовило новый арест первосвятителя и даже припасло ордер, куда следовало вписать лишь число, а месяц и год там уже стояли: «…марта 1925 г.». Обвинение: «составлял сведения о репрессиях, применяемых… по отношению церковников» с целью «дискредитировать соввласть».

Поправляясь, Святейший снова по воскресеньям служил в столичных храмах. Последнюю литургию он провел в «пушкинской» церкви Большое Вознесение на Никитской. Через два дня, в праздник Благовещения, 7 апреля (25 марта по старому стилю) служить он уже не смог. Весь этот день он разговаривал с приходившими к нему, справлялся о церковных делах, планировал скоро выписаться из клиники… Но случилось иное.

Поздно вечером патриарх сказал послушнику, бывшему при нем: «Теперь я усну… крепко и надолго… Ночь будет длинная, темная-темная…» Святитель Тихон умер перед полуночью, трижды перекрестясь и повторяя: «Слава Богу, слава Тебе Боже».

Советские газеты сообщили о смерти предстоятеля Церкви только на третий день, Москву же горькая весть облетела немедленно. В Донской монастырь, куда перевезли тело, потекли скорбные людские реки. На зданиях некоторых иностранных дипмиссий в знак уважения к русскому первосвятителю были приспущены флаги. В день похорон, на Вербное воскресенье, 12 апреля, вокруг Донского колыхалось человеческое море – все соседние площади и улицы были запружены народом, в самом монастыре не протолкнуться. Многочасовая праздничная и вместе с тем прощальная «дивная служба была полна изумительной – величественной и скорбной красоты», – писал очевидец. Отпевали патриарха более полусотни архиереев и до полутысячи священников. Когда духовенство переносило гроб из Большого Донского собора в Малый для погребения там, ни один человек в огромной толпе вокруг не шелохнулся. Все понимали, что иначе не избежать страшной давки, и никто не хотел омрачать память Святейшего…

«Огромная личная жертва»

Через неделю в газетах появилось последнее, предсмертное послание патриарха к пастве. В историю оно вошло под именем его «Завещания». До сих пор еще не улеглись споры вокруг этого документа – насколько послание подлинно и какова степень вмешательства в его текст чекистских «редакторов» во главе с Тучковым. Известно, что это обращение, как и предыдущие, было подцензурным и проходило согласование в ГПУ; какие-то из формулировок, конечно, могли принадлежать Тучкову. Но весь смысл послания лишь повторяет то, что Святейший не раз высказывал прежде: «Пора понять верующим христианскую точку зрения, что “судьбы народов от Господа устрояются”, и принять все происшедшее как выражение воли Божией. Не погрешая против нашей веры и Церкви, не переделывая что-либо в них, словом, не допуская никаких компромиссов или уступок в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к советской власти… Деятельность православных общин должна быть направлена не в сторону политиканства, совершенно чуждого Церкви Божией, а на укрепление веры православной…» Еще раз подтвердив лояльность государственной власти, патриарх сказал твердое «нет» любым уступкам в области вероучения, соблюдения заповедей и правил церковной жизни. На такие уступки, нарушение и извращение канонов Церкви охотно шли обновленцы; таких уступок – всё больше и больше – с помощью карателей из ГПУ требовало от высшего духовенства советское правительство. Но Церковь, переступившая через Христа, была бы уже не Церковью, а сборищем хамов и разбойников. Святитель Тихон четко обозначил тот предел, дальше которого отступать невозможно. Все компромиссы в области политики – ничто по сравнению с нарушением этого рубежа веры.