Лики русской святости

10 июня начался «процесс 86-ти» – по числу обвиненных вместе с петроградским митрополитом в неповиновении власти. По сравнению с Шуей и другими городами волнения в Петрограде при изъятиях церковных ценностей были невелики благодаря усилиям местного духовенства во главе с владыкой. Но обвинителям хватило и небольшого числа стычек да стихийных собраний, чтобы десятерых подсудимых приговорить к расстрелу, а остальных к тюрьмам. Приговор, зачитанный 5 июля, косноязычно гласил, что все они «вошли в соглашение с патриархом Тихоном для проведения одинаковой линии в вопросе изъятия церковных ценностей, в духе того нелегального воззвания патриарха Тихона, распространенного им в феврале месяце сего года, призывавшего население республики к возмущениям, с каковой целью… придали организации характер деятельности, поставившей себе целью борьбу с советской властью…»

Митрополит Вениамин был избран петроградским архиереем в то же время, когда Москва назвала своим пастырем архиепископа Тихона (затем также возведенного в сан митрополита), – летом революционного 1917 года. Петроградский люд, особенно заводские рабочие, любили своего владыку, «так как я, – говорил митрополит Вениамин на суде, – в течение двадцати трех лет перед этим учил и проповедовал в церкви на окраине Петрограда. И вот пять лет я в сане митрополита работал для народа и на глазах народа, и служил ему, нес в народные массы только успокоение и мир, а не ссору и вражду…» Это была чистая правда – владыка слыл наиболее далеким от политики среди архиереев, даже чекистам не приходило в головы подозревать его в контрреволюции – до лета 1922 года. Вся вина его была в том, что он переступил дорогу обновленцам и, не зная того, задел интересы «места, в котором делалась религиозная погода», по полупризнанию А. Введенского. Места известного, чье название, однако, предпочитали не произносить.

После окончания суда обновленческое ВЦУ вынесло и свой приговор – образчик подлости, лояльной палаческой политике советского государства. Митрополита Вениамина «живоцерковники» объявили лишенным сана и монашества, остальных – отлученными от Церкви, запрещенными в священнослужении. Петроградскую архиерейскую кафедру вскоре занял обновленческий женатый священник, срочно возведенный в сан епископа. Как хвастала газета «Живая церковь», «революционная стихия победила в Петрограде и на церковном фронте».

В августе приговор трибунала был приведен в исполнение. Тайно, за городом казнили четверых. Шестерых власть помиловала. Патриарх к этому времени был официально взят под домашний арест в Донском монастыре и не мог даже отслужить панихиду по новым мученикам.

Раскол Русской Церкви стал свершившимся фактом и набирал силу. Уже половина епископов, не видя иного выхода, признали обновленческое ВЦУ законным. Многих подвигнул к этому опубликованный в печати «Меморандум трех». Его авторы, влиятельные иерархи – митрополит Сергий (Страгородский) и два архиепископа, – призвали подчиниться «живоцерковным» управленцам как «единственной канонической церковной власти». Многие последовали этому совету от растерянности: советская пресса нагнетала мрак и не оставляла надежд, что патриарх когда-нибудь выйдет из заточения. Все слабее делалась вера, что его не расстреляют как митрополита Вениамина. Но отрекались от Святейшего, переходя в обновленчество, не только по малодушию. И не только из страха репрессий со стороны ВЦУ или ГПУ, что в данном случае равнозначно. Иными двигало честолюбие, желание быстро, без труда, лишь «выразив одобрение» обновленцам, продвинуться по иерархической церковной лестнице, обрести титулы, регалии, власть. За епископами следовало рядовое духовенство с теми же мыслями, сомнениями, желаниями.

Но другая половина епископов и священников, а с ними – бо́льшая часть мирян остались верны своему законно избранному Великому Господину и отцу, патриарху Тихону. Митрополит Агафангел, которого Святейший назначил своим заместителем, в послании «пастырям и всем чадам Русской Православной Церкви» отверг притязания аферистов и беззаконников, а архиереям советовал временно перейти в своих епархиях на самоуправление «по совести». И всё же обезглавленная, лишенная высшего руководства Церковь пребывала в смятении.