Лили и осьминог

– ТЫ МЕНЯ НЕ УБЬЕШЬ! НИ ЗА ЧТО НЕ УБЬЕШЬ! – Осьминог бьется, сеть начинает раскачиваться. Вместе с ней качается весь траулер, стрела скрипит и стонет. А потом осьминог ударяется о борт траулера, и трос, удерживающий сеть, соскакивает с блока. Сеть камнем падает в океан, трос стремительно разматывается. В последнюю секунду Лили хватает его зубами и упирается изо всех сил. Она едва успевает удержать самый кончик троса, ее когти глубоко вонзаются в доски палубы.

– ДЕРЖИСЬ! – Я мчусь в рубку, выправляю штурвал и пускаю двигатель на полную мощность. Траулер бросает вперед. Я бегу помогать Лили с тросом. Осьминог с такой силой тянет противоположный конец, что трос режет пальцы. Вдвоем с Лили нам удается удержать его, тем временем траулер набирает скорость, трос скользит вокруг кормы. Я знаю, что с жабрами, которые зажаты его собственными щупальцами, осьминог под водой долго не продержится, а поскольку клюв ему прикрыть нечем, нам надо лишь нестись вперед, чтобы он наглотался воды и захлебнулся.

Если только мы продержимся еще немного.

Чем сильнее рвется осьминог, тем отчаяннее упираемся мы. Даже если трос изрежет мне в лапшу все пальцы – плевать. Я упираюсь ступнями в борт, «Рыбачить не вредно» несется во весь опор. Я чувствую, как слабеет осьминог.

– Только бы нам продержаться еще секунд десять!

Лили кивает и собирается с силами.

Я начинаю обратный отсчет от десяти.

– ДЕСЯТЬ. ДЕВЯТЬ. ВОСЕМЬ.

Туго обвиваю трос вокруг своей левой руки и тяну.

– СЕМЬ. ШЕСТЬ. ПЯТЬ.

Последний резкий рывок из-под поверхности воды – и я слышу, как с оглушительным треском ломается мой палец.

И ору от боли.

Лили напрягается и продолжает мой отсчет, хоть ее пасть и занята тросом.

ЧЕТЫРЕ! ТРИ! ДВА!

Наши взгляды встречаются. Мы хором объявляем:

– ОДИН!

После этого остается лишь посчитать ноль; я не двигаюсь с места, вцепившись в трос мертвой хваткой, еще добрых тридцать секунд, пока до меня не доходит, что осьминог прекратил борьбу еще при счете «три».

Я смотрю на Лили.

– Кончено, – я с облегчением опускаю плечи и разжимаю пальцы. – Больше он нас не тронет.

Лили разжимает зубы и валит меня на палубу. Потом вскакивает ко мне на грудь, встает всеми четырьмя лапами по обе стороны грудины и принимается неистово вылизывать мне лицо. Может, для того, чтобы рассмешить осьминога, на самом деле нужны щуп и пальцы, но мне для этого достаточно, чтобы меня несколько раз лизнула собака. Мы осыпаем друг друга поцелуями и хохочем так, что чуть не захлебываемся смехом.

Счастье.

Когда мы наконец успокаиваемся, я смотрю на свой сломанный палец и трос, за который по-прежнему цепляюсь.

Мы торжественно заправляем трос обратно на блок лебедки, потом обматываем мой палец какой-то изолентой. Я снова поворачиваю «Рыбачить не вредно» так, что впервые за долгие недели мы направляемся к дому, туда, где встает солнце. В сторону нового начала. Мы с Лили устраиваемся в рубке и молча смотрим на восток и Калифорнию, а за нами в кильватере тащится дохлый осьминог.

Бесконечность

8:00

Ночь проходит беспокойно, заснуть удается лишь через несколько часов, после того, как мы улеглись, а когда мы наконец засыпаем, я вдруг пробуждаюсь рывком, обнаруживаю, что вся постель перепачкана, а Лили тяжело дышит, и почти сразу понимаю, что этот день для нас последний. Я смотрю на Лили: осьминог вернулся, он стал даже больше, чем мне запомнилось, держится он крепче, чем когда-либо, грозя задушить нас обоих. Комната кружится, или это кружится моя голова; словом, что-то кружится так, что все расплывается перед глазами. Нигде в комнате я не вижу нераспакованного багажа, нигде на собственном лице не чувствую клочковатой бороды, нигде на коже – загара или других признаков того, что мы несколько недель провели под палящим солнцем на борту «Рыбачить не вредно», а на руках нет ни мозолей, ни шрамов, ни переломов, напоминающих о морском сражении, выигранном с таким трудом. Для меня оно такое реальное, настолько насыщенное деталями, что сердце до сих пор торжествует нашу победу над осьминогом и его бесславную смерть, и тихо радуется нашему возвращению домой – мы вдвоем, как маленькая команда, наш траулер и открытые воды Тихого океана. Но тем не менее осьминог здесь.

От такой резкой смены нашей участи у меня падает сердце. И тошнит, а я не помню, когда в последний раз ел, что такое еда, что значит голод, и реален он или нет. Не знаю, способны ли собаки исполнять обязанности помощника капитана на рыболовном траулере или стрелять из гарпунных ружей, а осьминоги – превращаться в людей и обратно. Не знаю, живы мы или мертвы, и почему ликование нашей полной победы над осьминогом сменилось адскими муками поражения, а сам он вновь очутился в нашей постели. До меня доходит, что я просто больше ничего не понимаю, и в этот момент осьминог произносит: «Доброе утро».