Лилия между тернами

Я придавил её к двери, наслаждаясь тем, как мой член прижался к её роскошной заднице. И резкий выдох и реакция её тела сказали мне так много. Она до сих пор была девственницей! Неужели такое возможно? Неужто Ариман, устранив меня с дороги, не сумел сам забраться в её постель? Он ведь хотел её до колик. Я это точно знал. Как и то, что он тр*хал девчонку из обслуги и каждый раз, кончая, рычал имя Ники. Как и то, что это он просветил старого Барса о том, где я ночую. А я в последнее время потерял бдительность, хотя, может и Ариман стал внимательней. Но раньше мне удавалось скрывать наши ночевки.

И вот теперь Ники была передо мной во плоти, и самой темной части моей души родился этот тупейший план. Дать ей защиту в обмен на её тело. Если я не могу получить её навсегда, то хотя бы буду тр*хать какое-то время. Буду её первым. Женщины навсегда запоминают своих первых. Даже если они были кончеными ублюдками. Я впечатаю память о себе в каждый уголок её тела. Сделаю так, чтобы каждый раз, собираясь раздвигать свои ноги перед другим, она невольно сравнивала его со мной. Злорадное торжество наполнило тогда меня.

Боже, какими же дебилами бываем мы, мужики, когда думаем нижним мозгом. Я ведь всерьез считал, что смогу взять её, едва мы окажемся дома. Всю дорогу ощущая, как прижимается её грудь ко мне, я уже неистово вбивался в неё в своих мозгах. Вонзался с остервенением, хороня в её теле свою многолетнюю тоску по ней. Думал, что смогу насытить тело и выкинуть её и из моей головы, и из жизни. Просто сделка — удобная и кратковременная.

И я пришел к ней в душ с намерением раздеться и дать моему телу то, чего оно в изнеможении хотело с того самого момента, как Ники появилась. Но одного её испуганного взгляда было достаточно, чтобы остановить меня. Я не хотел её страха. Я хотел, чтобы она кричала не от испуга, а от невыносимого удовольствия, когда окажется подо мной. Чтобы когда я ворвусь в её тело, она хотела этого не меньше, чем я сам. По-другому мне и на хер не надо!

Черт, это были капец какие дни и ночи. Мои бедные яйца никогда так не болели. Подобное я чувствовал только очень давно и опять же из-за этой невыносимой принцессы. Тогда, много лет назад её отец был не так уж и не прав. Я действительно хотел мою Ники. Никогда не тронул бы, скорее руки бы себе оторвал, она ведь еще совсем ребенком была, но хотел до безумия. В последний месяц моей жизни в их доме её запах стал меняться. Девочка готовилась стать женщиной, и это просто убивало меня. Милый ребенок, с которым я проводил до этого столько ночей, согревая и согреваясь душой сам, стал пахнуть одуряюще сладко. Её тело менялось, и это выворачивало меня наизнанку уже тогда. Лежать каждую ночь рядом, вдыхая этот крышесносный аромат, и страдать от не проходящей, жесткой, как долбаная свинцовая труба, эрекции. Стараться отодвинуться, чтобы во сне она случайно не дотронулась до меня, потому что одно её прикосновение заставило бы меня кончить в штаны. И не помогало то, что я выжимал свой член до суха в душе перед тем, как проскользнуть в её комнату. Один гребаный вдох, и я опять горел в аду. Так что конечно, будь я её отцом и почувствуй тот запах похоти, которым пропиталось моё тело, когда он застал меня в её комнате, я бы вообще убил меня. Старый Барс обошёлся со мной еще очень милосердно.

И вот теперь это охрененное ощущение круглосуточного стояка опять вернулось в мою жизнь. Просто сдохнуть можно. Я мог поиметь кого-нибудь в любой момент, но хотел только Ники и даже упивался этим ожиданием её капитуляции. А в те два раза, что я заставил её кончить на мою руку, я вообще чуть не превратился в столб огня! Вот не подозревал до этого, что я долбаный, мать его, мазохист!

Но мучения неудовлетворенного желания были ничем по сравнению с мыслями о том, что она однажды возьмет и просто уйдет. Или закипающим бешенством, когда любой другой мужчина находился слишком близко рядом с ней. Примитивное, ослепительное желание убить любого соперника и утвердить свои права в эти момент становилось непреодолимым.

Мальчишка сосед, Локи, даже её далекий жених, все вокруг… Каждый, чьи похотливые мысли я мог учуять или прочитать по лицам, видя в них отражение собственных развратных желаний, заставляли мой взгляд подергиваться кровавой дымкой ревности. Ники была моя. Никто не смел больше даже в грязных фантазиях её касаться! Пытаться противиться тому, что со мной творилось при мысли о ней и любом другом ублюдке, у которого был член, было все равно, что идти на товарняк в лобовую атаку.

Но все стало еще хуже, когда, вернувшись домой, я не нашёл её на месте. Вот тогда я ощутил, каково это — когда вместо внутренностей тебя заполняет раскаленный свинец, выжигая все на медленном огне.