Лимон

Я еще не закончила говорить, как меня шокировала реакция Таон. С протестующим воплем и тряся головой, она заявила, что ей осточертело все это слышать. На лице появилось отвращение, кожа стянулась в неестественные складки – возможно, последствие операций, – и Таон стала выглядеть невыносимо вульгарно. Было очень горько слышать от Таон безобразные слова и видеть, каким уродливым стало ее лицо, но одновременно я судорожно соображала, как дальше себя вести: позволить общаться со мной в том же духе, выразить недовольство или спокойно встать и уйти. Я не могла ни на что решиться.

Таон повернулась назад и грозно уставилась на посетителей, сидевших неподалеку от нас. Трое студентов громко делились прогнозами на товарищеский матч Южной Кореи и Сенегала, который должен был начаться через пару часов.

Я почувствовала огромное облегчение. Реакция Таон была вызвана разговором парней о футболе, а не моими словами. Это можно было понять. Хэон убили, когда завершался предыдущий чемпионат мира, и в сознании людей, знавших об убийстве, два этих события были неотделимы друг от друга, как сиамские близнецы: стоило вспомнить одно, и тут же вспоминалось второе.

Я отхлебнула кофе, наблюдая за Таон. Как ни в чем не бывало она развернулась к столу, выпрямила спину, и мне отчего-то представился краб в желтой броне. Хирурги сделали Таон похожей на старшую сестру, но о полном сходстве не могло быть и речи. Никто и никогда не мог бы выглядеть, как Хэон. Лицо Таон казалось лицом состарившейся Хэон, сделавшей операцию по омоложению. Застывшей маской, которая никогда не превратится в оригинал, но и не даст ему окончательно сгинуть. Мне хотелось понять, куда исчезла прежняя Таон.

Встретившись со мной взглядом, она улыбнулась. Вернее, заставила губы сложиться в улыбку.

– Зачем вы меня сюда привели?

Я не знала, как ответить. Что значит – сюда? Могла ли я предвидеть, что в кафе библиотеки зайдут студенты, обсуждающие футбол? Найдется ли сейчас хоть одно заведение, где не будут говорить о приближающемся чемпионате? Тем более сегодня, когда играет Южная Корея?

– Думали, я растрогаюсь, – опять прервала мои мысли Таон, – и поспешу выложить все, что со мной случилось? Хотели пожалеть меня? Подбодрить? Взять обещание звонить, когда будет грустно?

Губы Таон по-прежнему улыбались.

Мне стало нехорошо. Таон попала в яблочко. Именно так я и представляла наше общение. Меня замутило сильнее. Я чувствовала необъяснимый стыд и одновременно – желание сделать Таон больно. Я знала, что это неправильно, что это как дать пинка скулящей больной собаке, но мне ужасно хотелось ударить Таон словом. Она позволяла себе быть жестокой, значит, могу и я. Тем не менее я заставила себя успокоиться и сдержаться. Наверняка после смерти сестры Таон пришлось выдержать множество встреч с людьми, желавшими ее утешить, но, столкнувшись с агрессией Таон, в замешательстве или в гневе отвернувшимися от нее. Подумав об этом, я смогла взять себя в руки. Иначе оказалась бы одной из многих.

Глотнув воды, Таон потянулась за сумочкой. На стакане остался след от ярко-красной помады. К купленному мною лимонаду Таон не притронулась.

Уже поднимаясь со стула, она вдруг села обратно и спросила:

– Кстати, не поддерживаете связь с Юн Тхэрим?

Я ответила, что иногда вижу ее на встречах одноклассниц.

Таон достала из сумочки телефон.

– Дайте мне номер, пожалуйста.

Я ошарашенно уставилась на Таон.

– Чей? Тхэрим?!

Губы Таон странно дернулись, я подумала, что она хотела засмеяться.

– Зачем мне ее номер? Ваш, конечно.

Я покорно продиктовала номер, и Таон внимательно набрала цифры. Закончив, она взглянула на меня.

Вместо того чтобы узнать ее номер, я спросила, где она сейчас живет.

– Там же, куда тогда переехали.

Я не знала, где это, но кивнула.

– Живу с мамой, но поскорее хочу отдельную квартиру. Перееду, как только смогу.

Не зная, будет ли уместным порадоваться или посочувствовать, я опять безмолвно кивнула.

– Хотела еще спросить, – сказала Таон, слегка склонив голову к плечу. – Вы все еще пишете стихи?

От неожиданного вопроса лицо мое залилось краской. Я поспешила ответить, что уже не пишу.

– Вот как.

Таон взглянула на лимонад и произнесла:

– Леденец… лимон…

Я продолжила:

– Бетти Бёрн.

Ее глаза засияли, и я увидела в них задорную живость прежней Таон. Я подумала, что и мои глаза тоже могли ей о чем-то сказать.

– Вы помните!

– Оказывается, помню.

– Как бы я хотела, чтобы вы продолжили сочинять!

Я решила не развивать тему.

– Знаете, в школе я иногда думала, как было бы здорово, если бы моей сестрой была не Хэон, а вы. Мне так нравилось разговаривать с вами! Если бы только было возможно вернуться в прошлое…

Словно столетняя старуха, Таон глубоко втянула воздух и медленно выдохнула.

– Простите. Мне и самой от себя противно. Я… я как-нибудь позвоню.