Лимон

Сказав это, Таон встала и ушла. Длинные волосы, желтое платье, белые туфли на каблуках, белая сумочка. Я долго смотрела ей вслед, а потом в одиночестве допивала остывший кофе. Студенты, спорившие о товарищеском матче и о том, кто из его участников лучше справился бы со сборной Того в группе чемпионата, вскоре тоже разошлись по своим делам.

Допив кофе, я принялась за лимонад. Несмотря на освещение, казалось, что в кафе стало темнее – возможно, потому, что стемнело снаружи. Мне вспомнилось одиночество после переезда в Сеул. Как в те зимние дни мне не с кем было даже поговорить и я одна занималась, одна сидела за обеденным столом, одна шагала домой по холодным улицам.

Таон когда-то очень нравились мои стихи, и она думала, что я продолжаю писать. Но я забросила поэзию, как только по настоянию отца поступила в педагогический колледж. До сих пор никто не интересовался, сочиняю ли я, как раньше. Таон сказала, что хочет, чтобы я опять начала писать. Этого мне тоже никто до сих пор не говорил. Таон была не единственной, кто изменился, потеряв многое из прежнего. Я тоже кое-что потеряла. На самом деле, если сравнивать нас двоих, моя ситуация была гораздо плачевнее. Таон полностью осознавала, чего лишилась, а я жила, не имея ни малейшего представления об утрате. Между тем я считала, что прекрасно ее понимаю, и, слушая и разглядывая Таон, упивалась своей терпимостью. Но это Таон меня раскусила, и я едва подавила желание смертельно ее обидеть. Я спросила себя, хочется ли мне, как Таон, вернуться в прошлое. В то время, когда, зачитываясь Джойсом, я сочинила «Продавщицу лимонных леденцов Бетти Бёрн». Будь такая возможность, воспользовалась бы я ею? Я не могла ответить.

В памяти всплыли первые строчки стихотворения:

И сегодня карамель подгорела.
Бетти Бёрн ничего не умела.

Лимон, 2010

Никто из нашей семьи не пришел ни на мой выпускной в школе, ни на мой выпускной в институте. Конечно, отец и сестра и не могли присутствовать, но мама… Хотя, если подумать, и отсутствие мамы было вполне предсказуемым. Да я и сама не ходила.

После смерти сестры мы переехали в один из городов-спутников Сеула, я пошла в новую школу. В отличие от прежней, в ней учились одни девочки. Из-за того что ритм жизни в городке был слишком медленным, мы не сразу осознали, что постепенно угасает и ритм нашей жизни. Мама работала в магазине, я училась. Я не знала, каково ей было все то время. Я же чувствовала постоянную неуверенность и даже подозревала себя в том, что на самом деле не любила сестру, хотя не могла себе в этом признаться. Эти мысли глубоко ранили и заставляли страдать. И больше всего – то, что я не могла размышлять, люблю ли ее сейчас. Необходимость использовать прошедшее время. Невозможность что-либо изменить.

В какой-то момент нас с мамой начало словно затягивать в омут. Мы уехали из Сеула, чтобы избежать слухов и чтобы привычное окружение не напоминало постоянно об утрате, однако на новом месте все было раздражающе чужим, а преступление, вынудившее нас бежать, казалось все более чудовищным. Меня преследовало ощущение, что голова стала полой и внутри одна за другой срываются капли воды. Реальный мир отдалялся, становился все менее различимым, находился на грани исчезновения.

Мы не успели заметить, как оказались на самом дне. Мама бросила работу, я взяла академический отпуск. Мы целыми днями спали, а потом целыми днями не могли сомкнуть глаз. Часто забывали поесть и даже не думали о том, чтобы привести себя в порядок. Полуживые, мы оставались в сырой колодезной темноте добровольного заточения, не помышляя о том, чтобы выбраться.

Оглядываясь назад, я понимаю, что длительная летаргия была для нас своего рода утешением и спасением. В те дни я думала только о сестре, часами пыталась оживить малейшие воспоминания о ней – ничто в мире не казалось мне важным в сравнении с размытыми грезами о Хэон. Предполагаю, мама была занята тем же. У каждой из нас было собственное чувство вины.

На самом деле мою сестру назвали Хеын. Ким Хеын. Имя выбрала мама, отцу оно тоже понравилось. К несчастью, мама долго не могла оправиться после родов, и оформление свидетельства о рождении отложили почти на месяц. Все это время заботился о новорожденной отец, уроженец Кёнсандо. В его нечетком провинциальном произношении имя дочки превращалось в Хэон. Мама, постоянно слыша от него это имя, в итоге решила, что звучит оно не только неплохо, но, пожалуй, даже лучше, чем Хеын. «Конечно, имя уже выбрано, но муж называет дочку Хэон – может, так оно и должно было быть», – размышляла мама. Так сестра стала Ким Хэон.