Лимон

Рассказывали, что в полиции Ману заставляли признаться в убийстве, угрожали и даже били. Однако улик против него не было, мотив был совершенно надуманным, и Ману в конце концов отпустили. Но и после освобождения полицейские наведывались с расспросами, не давая спокойно жить ни ему, ни его матери и сестре.

Вскоре школьники разделились на два лагеря: тех, кто считал убийцей Син Чончжуна, и тех, кто полагал, что убил Хан Ману. Казалось, что вторых намного больше, но на самом деле лагерь просто был громче – обвинявшие Хан Ману не боялись высказывать свое мнение. Те же, кто считал преступником Син Чончжуна, вели себя осторожнее и обычно шептались где-нибудь в уголке. Несмотря на сдержанность – а может быть, как раз благодаря ей, – мнение этого лагеря выглядело более весомым и убедительным.

Как мы и предполагали, Ману не вернулся в школу после летних каникул. Официально было объявлено, что он подал заявление об отчислении, но мы не могли знать, было это инициативой Хан Ману или на отчислении настояла школа. Не вернулась после каникул и Ким Таон – она перевелась в другую школу, очень далеко от нашей. Из всех, кого непосредственно коснулось чудовищное происшествие, в школе осталась лишь прекрасноликая Юн Тхэрим.

Весь последний семестр в нашем классе было неправдоподобно тихо. Возможно, в других было иначе – мне не довелось узнать, что происходило в классах Чончжуна, Ману и Таон. Я не имею в виду, что у нас все время стояла гробовая тишина. Одноклассницы по-прежнему общались, сплетничали, шутили. Могли захохотать или накричать друг на друга. Но громкое веселье или ссоры не захватывали окружающих, как случалось раньше, – смех и крики словно застывали в пространстве. Когда громкий звук обрывался, фоновая тишина становилась еще очевиднее, и от этого тягостнее. Мы замирали, испытывая коллективное чувство вины, классная комната становилась похожа на вакуумную камеру. Нас накрывало волной горечи и уныния, но затем волна отступала.

Когда я смотрела на пустующий стул у окна или проходила мимо дверей литературного клуба, порой возникало странное ощущение, что привычные места сестер заполняет неведомая прозрачная субстанция. Иногда я с изумлением ловила себя на том, что в классе, школьном коридоре или на спортивной площадке почти вижу какое-то движение или слышу звуки, хотя прекрасно понимала, что сестер там быть не может. И я была далеко не единственной, кто проходил через это.

Но постепенно все возвращалось на свои места. Безумное напряжение, которое мы испытывали из-за надвигавшихся итоговых экзаменов, вытеснило остальные переживания. Да, с нашими школьными товарищами случилось несчастье, да, кому-то пришлось уехать за границу, а кому-то – сменить школу. Но мы-то остались. Всякое случается. Бывает и хуже. Такова жизнь. Твердя подобные фразы, мы для себя закрывали нашумевшее дело.

Прошли экзамены, и мы окончили школу. На выпускном Юн Тхэрим выглядела еще красивее, чем обычно, – возможно, так казалось из-за того, что ее теперь нельзя было сравнить с Ким Хэон, а может, это было время ее расцвета. Все взгляды были направлены на нее, и Тхэрим упивалась вниманием.

Мы с Таон зашли в кафе в здании библиотеки. Я спросила, что она будет пить, Таон сказала, что ничего не хочет, и согласилась лишь на стакан воды. Я взяла лимонад, воду и чашку кофе, поставила лимонад и воду перед Таон и села напротив со своим американо. С близкого расстояния стало заметно, как сильно она была накрашена.

Я собиралась завести обычный студенческий разговор, спросить, на каком факультете она учится, где собирается работать, какие лекции особенно нравятся, где любит обедать и так далее.

Первый же ответ прозвучал неожиданно. Я думала, раз учусь на четвертом курсе, Таон должна быть второкурсницей, однако она возразила, сказав, что учится на первом. Оказалось, что в последних классах она брала академический отпуск на год. Я кивнула. Конечно, я могла это понять. Старшая сестра убита, мотивы преступления не выяснены, преступник не пойман. Кто бы в такой ситуации смог как ни в чем не бывало ходить в школу? Тем более Таон, всегда по-матерински заботившаяся о сестре. Бедняжка, как же ей было…

На этом месте Таон прервала мои размышления:

– Я тогда это сделала.

Фраза не была ответом на какой-либо вопрос, но мне сразу стало понятно, о чем говорит Таон. Бедняжка, бедняжка…

– А потом уже не могла остановиться.

Я снова кивнула. Ну, разумеется. Не могла остановиться. Принесла фотографию Хэон и попросила сделать похожей на сестру. Села на строгую диету.

Запланированный необременительный разговор свернул с безопасной дорожки.

– Стало полегче, когда сделала?

– Полегче? Что должно было стать легче?

Я растерялась. Таон без стеснения призналась, что делала пластические операции, и я потеряла бдительность.

– Я имею в виду, может, немного отлегло от сердца, не знаю…