Теперь они оба мертвы. Только после смерти Хан Ману я смогла по-настоящему горевать о сестре. Переживая о нем, я впервые осознала и трагичность ее жизни и перестала думать о гибели Хэон только как об уничтожении идеальной красоты – я смогла наконец понять, что ее гибель была смертью человеческого существа. Они умерли, но я жива. Если жизни как таковой было бы достаточно, я не стала бы думать ни о чем другом. Моя жизнь продолжается. Со мной мама, дочка Хеын, а также никому не известное чувство вины и бесконечное одиночество.
Иногда я вспоминаю, как пылала ненавистью в тот день, когда разыскала квартиру Хан Ману. Вспоминаю, как называла ампутацию наказанием Божьим и налагала проклятье о неиссякаемой боли. О том, как он, сидящий спиной к окну в крошечной кухне, впервые сказал о коленях Хэон. О его повторяющейся улыбке. Счастливой улыбке, которая разглаживала лицо, похожее на сморщенный огурец, и превращала в округлую гладкую дыню. Глупой улыбке, которая выдавала чистые чувства к девушке. Неподдельной улыбке, на которую я взирала с холодным презрением.
Я рисую в воображении сцену из прошлого. Восемнадцатилетний юноша останавливает скутер на перекрестке. Позади него сидит красавица с миндалевидными глазами и восхитительно яркими губами. Когда светофор переключается и скутер трогается с места, она обхватывает юношу обеими руками и слегка к нему прижимается. Касание теплое и нежное, словно перышко. Она говорит ему на ухо про топ и шорты, и парень не только слышит голос, но и чувствует дыхание красавицы. На его помятых щеках впервые в жизни проступает румянец. Юноша не знает, что обратной стороной нежданного счастья является страдание. По перекрестку радости и горя он мчится вперед, в пылающий июньский закат.
Послесловие автора
Я знаю, что не бывает так, чтобы жизнь человека от рождения до смерти была безмятежной. Неизбежность страданий вызывает у меня страх, но, как бы ни было страшно, – это данная нам реальность. Вероятно, я пишу о тяготах человеческой жизни из-за того, что слово «безмятежность» звучит для меня как «безжизненность».
Жизни людей, прошедших бесчисленные испытания, становятся сюжетами произведений, по которым мы судим о смысле существования, вглядываясь в причудливые узоры человеческих судеб. Зная пугающую правду о том, что жизнь человека не бывает безмятежной, мы тем не менее продолжаем изумляться, задаваться вопросами, чувствовать себя зачарованными. Может, именно поэтому нам так нравятся эти истории.
Безмятежная жизнь от рождения до смерти совершенно немыслима, но тем не менее мы страстно желаем, чтобы она каким-то образом стала возможна. Пусть хотя бы один- единственный раз, пусть хотя бы для кого-нибудь одного, пусть этот кто-то будет даже примитивнейшим насекомым. Только бы знать, что это осуществимо. Почему мы так отчаянно хотим нереального?
Мечты о невозможном несбыточны, но именно они являются холстом, на котором пишутся неповторимые пейзажи настоящей – не безмятежной – жизни. Благодаря тому, что есть такой холст, жизнь остается запечатленной, а не утекает сквозь пальцы, словно песок.
А потому стоит мечтать, чтобы в жизни была безмятежность. В окружении жутких страхов, страшных болезней и тяжелых испытаний желать, чтобы страхи, болезни и испытания не были невыносимыми. Бережно взращивая эти мечты и желания, мы получим богатый урожай – наши жизни однажды станут прекрасной историей.
Я рисую в воображении тебя, дорогой читатель.
Со всей болью любящего сердца.
Комментарии переводчика
Основой романа Квон Ёсон «Лимон» стала новелла писательницы «Ибо не знаешь» (당신이 알지 못하나이다), впервые опубликованная в летнем выпуске 2016 года ежеквартального журнала «Сочинения и критические статьи» (창작과 비평). Название произведения, отсылавшее к строчке из Евангелия: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23:34), было изменено корейскими издателями по согласованию с автором.
С. 10.