Лимон

Таон с наслаждением продолжала курить. Я вспоминала, как несколько лет назад все от тех же бывших одноклассниц впервые услышала о похищении новорожденной дочки Тхэрим. Это было не сплетней, а страшной правдой. Няня ребенка ненадолго вышла с коляской, а когда вернулась домой, ребенка в коляске не было. Все находили странным, что няня не заметила пропажу ребенка сразу, ведь коляска должна была стать легче. Однако женщина утверждала, что не почувствовала разницы. Коляска была зашторена, в нижней корзинке для багажа лежали детские вещи, а потом еще пришлось нести сумку с купленными в магазине продуктами: молоком, фруктами, соком, – поэтому и не заметила, что в какой-то момент вес коляски изменился. Отследив путь няни, полиция пришла к выводу, что местом похищения, скорее всего, был магазин, и няня призналась, что оставляла коляску на некоторое время без присмотра в углу за кассой, так как слишком увлеклась перебранкой с одним из продавцов. «Смотрите, – объясняла бывшая одноклассница, проводя ложкой условную линию по столу. – С этой стороны касса и прилавки. А с другой, примерно вот здесь, стояла коляска. Камеры наблюдения фиксируют все происходящее внутри магазина, но уголок за кассой не попадает в зону просмотра. Стало быть, именно оттуда кто-то и похитил ребенка».

В тот момент меня накрыло сильнейшее ощущение дежавю. Из-за множества совпадений я не могла не вспомнить, как после убийства Хэон, рисуя на школьной доске схемы и производя вычисления, ученики доказывали друг другу, кто является преступником: Син Чончжун или Хан Ману. Вспомнить сегодня о Тхэрим меня заставило такое же ощущение повторяющейся си- туации.

Затушив и бросив в урну окурок второй сигареты, Таон неожиданно спросила:

– Вы верите в Бога?

– В Бога? – переспросила я. – Думаю, нет. А ты?

– Тоже все еще не верю.

Я поинтересовалась, значит ли это, что она допускает для себя возможность веры, но Таон ответила отрицательно.

– Я хотела бы верить, но… не смогу. То, что происходит в этом мире, понять и принять невозможно. Какая уж тут вера в Бога.

Точно так же, как в холле библиотеки без передышки сыпала рассказами о стариках, Таон разразилась новой лихорадочной речью.

– Например, однажды – неважно где – рождается девочка. Семья нищая, ребенок голодает и не видит родительской заботы и ласки. Чтобы прокормиться, девочка обшаривает помойку, заболевает и теряет зрение. В двенадцать лет ее насилует группа подонков – этого им кажется мало, и они убивают девочку, нанося ножами многочисленные колотые раны. Тело бросают на той самой помойке. Как после этого верить в Бога?

Сначала я слушала безучастно, но рассказы Таон постепенно затягивали. Меня поражало не их содержание, а то, как говорила Таон. В ее словах чувствовалось ужасающее одиночество – не такое, когда человек выглядит сиротливо и безотрадно, но предельная обособленность от людей, случившаяся то ли по воле самого человека, то ли по воле других.

На мгновение Таон остановилась, глубоко вдохнула, словно хотела немного успокоиться, и продолжила:

– Или другая история. Например, однажды – неважно где – рождается мальчик. Старший сын в бедной семье, состоящей из него, сестры и матери-карлицы. Денег нет даже на обувь, и мальчишка ходит в старых кроссовках, сминая задники. С одиннадцати лет он не только учится, но и работает. В восемнадцать его обвиняют в убийстве, которого он не совершал. Побои в полиции, осуждение окружающих, исключение из школы. Когда идет служить в армию, обнаруживается, что у него саркома, и парню ампутируют ногу (вот когда я услышала от Таон о саркоме). Инвалид устраивается гладить одежду в прачечной, постоянно получает ожоги. Затем выясняется, что рак дал метастазы и поражены даже легкие. Парень умирает в двадцать девять лет. Как после этого верить в промысел Божий?

Слушая ее тираду, я думала о том, что с Таон, похоже, произошло что-то, в чем она отчаянно хочет, но не может признаться, а потому изливает душу, используя любые отвлеченные темы.

– На все есть промысел Божий. Загорится ли сторожевая башня, утонет ли лодка, – промысел Божий. Если человек в этом не сомневается, значит, он верит в Бога, так? Но я не могу. Не могу и никогда не смогу не сомневаться. Для меня это не промысел, не провидение – это абсолютное неведение. «На все есть неведение Божие» – вот как надо говорить! «Бог – это тот, кто не ведает» – вот как…

В тот момент затрезвонил ее телефон. Посмотрев на высветившийся номер, Таон поднялась со скамейки. Я чувствовала, что она не спускает с меня глаз. Лишь отойдя на приличное расстояние, она ответила на звонок.