«Лимонка» в тюрьму

– А вот ещё один. – Алексей посмотрел на меня, 20-летнего национал-большевика, сидящего в тюрьме по обвинению в попытке захвата власти. Алексей немного помолчал и продолжил: – У Лимонова, конечно, хорошие идеи есть, но какими методами он собирается их реализовать? Тебе вот учиться сейчас надо, работать обязательно, ну, может быть, и совмещая это с партией. А ты куда полез? Вот эти ящики таскают, им жизнь других возможностей не даёт, а ты в политике – пешка разменная. И пока институт не закончишь, в политике ничем большим не станешь!

– Посмотрим! – ответил я и отвернулся.

Алексей замолчал, и каждый ушёл в свои мысли.

Я смотрел в окно на вечернее зимнее небо, разделённое стальной решёткой на равнодушно-одинаковые и до тошноты правильные квадраты.

«Эх вы, серые дядьки-тётьки. Всё-то вы знаете, обо всём можете судить, скорчив умную рожу. И всякими витиеватыми фразами говорите, что государство наше – дерьмо полное. А простых вещей понять не можете. Не понимаете вы того, что мы, молодые, хотим жить сейчас, а не после того, как закончим институт. Нам не интересны ваше спокойствие и работа на безбедную старость. Нам не нужна ваша правоохранительная система, подавляющая нашу свободу. В чём виноват я? В том, что не захотел идти предложенной мне тропой «детство – школа – институт», а решил попробовать что-то сделать, то есть занялся политикой?

В чём виноват мой сокамерник-таджик, кроме своей юношеской наивности?

В чём виноват наш смотрящий, кроме того, что государство само толкает пассионариев на путь криминала?

В чём виноваты гастарбайторы-иваны, кроме разве только в том, что так же, как все, ощущают потребность в еде, которую не выдают бесплатно?

Видимо, все мы виноваты в том, что не покорились и дерзнули. И видно, не понять никаким государевым чиновникам, что мы не хотим решать свои проблемы при помощи милиции или жалоб по начальству. Мы хотим дуэлей и сражений. Мы хотим любви и войны! А ваше говённое государство учёных мужей и неудовлетворённых тётушек…»

Мысли мои были прерваны тем, что с лязгом раскоцались тормоза и в хату заехал худенький рыжий парень. Это был 24-летний Коля из Подмосковья. 162-я статья – «Разбой».

«Как с такими работать – не понимаю…»

Точную дату не помню, где-то в середине августа (начало процесса) меня дёрнули к куму. Кум вкратце изложил, что «очень высокий чин» хочет со мной поговорить, есть, мол, у меня реальная возможность уйти от срока. Но в чём именно заключается предложение, он не знает (типа настолько всё серьёзно и секретно, что даже его не информируют). И кум спросил, буду ли я разговаривать с этим «высоким чином».

Я, конечно, понимал, что, скорей всего, мне предложат какую-то гадость, на которую я никогда не соглашусь. Но было ужасно интересно узнать, что же там всё-таки за предложение такое. Вернувшись в камеру, я, как и обычно, съехал от общения с сокамерниками, надоели они мне своими порожняковыми разговорами. Дело в том, что во все камеры, где сидели нацболы, подсаживали «мусорских», которые не только стучали о каждом нашем движении, но и постоянно давили на психику – «на фиг тебе партия, Лимонов тебя посадил, подумай лучше о матери». Услышав такое где бы то ни было, можно возразить или просто не обратить внимания, но когда слышишь это изо дня в день на протяжении долгих месяцев – здорово давит на психику. А законы тюремного общения не позволяют послать провокатора на… или дать ему в морду.

Через пару дней меня снова вызвали на допрос. Привели в незнакомый кабинет, где сидел мент, которого я раньше не видел. Этот мент был «главнее кума». Разговор с ним был недолгим, но очень содержательным и навсегда остался в моей памяти. В общем, он сказал, что если мне дорога свобода, то на суде я должен выступить против руководства партии. После моего отказа он принялся меня уговаривать, но длилось это недолго, так как он понял, что зря теряет время. И тогда он сказал примерно такую речь: «Задолбали вы нас, лимоновцы, идейностью своей. Психи какие-то! Ни один нормальный зэк от такого не отказывается, только вот мало кому такое предлагают – за несколько слов из клетки – условный срок. Ни один нормальный уголовник не станет сидеть за то, что «не его». А вы за идеи какие-то готовы страдать. Были б вы уголовниками, мы бы давно уже к вам подход нашли. А вы идейные… как с такими работать – не понимаю. Начальство результатов требует, а мы ничего не можем с вами, политическими, поделать».

Эти слова вселили в меня какую-то особенную гордость за себя, за товарищей-политзэков и за всю партию. Не каждому выпадает честь услышать такие комплименты в завершение допроса. Для меня эти слова, прозвучавшие из уст сотрудника СИЗО, как роспись системы в её поражении. Ещё бы, они устраивают показательные процессы, а это притягивает к нам ещё больше сочувствующих. Они нападают на нас на улицах, а нацболы от этого только злее. Они бросают нас в тюрьмы, но не знают, что дальше с нами делать. Они не могут нас остановить!