Линия фронта

На рассвете разведчики Владимира Богдановича подошли к холодной речушке, переправились по жидкому мостку и углубились в лес. Через час Владимир Богданович объявил отдых, они притаились в лесном овраге.

Владимир Богданович лежал на спине и осмыслял сообщение по рации о награждении его орденом. Было и радостно, и недоуменно-горько: а как же остальные? Он не сомневался, что передали только часть информации, никто не обойден, но было неловко; хотел сделать по рации запрос, но такие разговоры по рации запрещались, и он молчал. И даже когда не приученный к чрезмерной деликатности Сахончик переиначил старое солдатское присловье: «У одного голова в кустах, у другого — грудь в крестах», даже после этого Владимир Богданович не вышел из состояния меланхолической отрешенности. Буряк цыкнул на Сахончика, но тот тянул свое:

— А я что? Я так… На побывку бы…

— На побывку!.. Я и сам бы… — отозвался Владимир Богданович.

— Какая шту-учка привиделась…

— Кончай!

— От жары это… — притворно оправдывался Сахончик, косясь на Владимира Богдановича. — Всякая нечисть в голову, виноват…

Владимир Богданович ценил беззаветную удаль Сахончика, сам был лихой, но за всем тем чувствовал ответственность за вверенных людей, за их души, и прежде всего за этого башибузука…

— Тебя ждет дивчина, как не стыдно, — сказал Владимир Богданович.

— Не думайте плохо, дед Воло… Примерещилась, которая с немцем была. Помните?

— Помню… — Владимир Богданович сокрушенно вздохнул и неожиданно закончил: — У этого Зейсса губа не дура.

Разведчики понимающе хохотнули, но эти смешки Владимир Богданович переносил плохо, он не терпел панибратства. Он сжал кулак и водил по костяшкам желтым ногтем, на что Сахончик заметил:

— Опять дед колдует, в високосный ли год война кончится…

Владимир Богданович обиженно закинул одну руку за голову, другой стал оглаживать вещмешок с трофейным снарядом; осязание добытого химического снаряда создавало в душе Владимира Богдановича некоторое равновесие. Этот снаряд они заполучили, когда возле Варшавы поляки свалили под откос два немецких эшелона. «Химия… Не Аннушка ли приложила руку, посигналила?» — подумал он. Он знал опасение командования: на Августовском канале Гитлер мог всерьез хлопнуть дверью.

Ласково оглаживая снаряд; Владимир Богданович прикидывал: скоро должен сесть «кукурузник», увезти в штаб трофей, подошло время выкладывать бельевыми рубашками сигнал «кукурузнику» на посадку.

В штаб дивизии, расположенный в километре от передовой, Евгений добрался через полчаса после того, как его вызвали. Роща была забита машинами радиосвязи, броневичками, танками и мотопехотой. Его сразу захватила деловая спешка. А дело было в том, что комдив собрал офицерский состав усиленного танкового батальона и все экипажи тридцатьчетверок, назначенных в передовой отряд. Инструктаж еще не начался, и Евгений пристроился на левом фланге.

Среди начальства выделялся командарм. Он что-то показывал на карте, которую держали перед ним штабники. При виде командующего Евгений всегда тушевался, несмотря на старое, с сорок первого года, знакомство с генералом Колосовым, который вряд ли даже помнил его фамилию.

— До границы восемьдесят километров, — говорил генерал, одной рукой поддерживая другую, хотя повязку после ранения он уже снял. — Задача реальная.

— Вполне. Завтра будут на канале, — согласился командир дивизии.

— И — плацдарм! С ходу! Кто первый на ту сторону, тому…

Можно было не договаривать: или орден, или…

Командир дивизии тоже был информирован о добытом разведчиками химическом снаряде, что-то вполголоса ответил командарму, и штабники начали свертывать двухсотку, шуршали, было уже не слышно генеральского голоса. Евгений лишь уловил, как звякнули генеральские шпоры, и подумал почему-то о далекой отсюда Бессарабии: много воды утекло с того жаркого и трудного лета, много было плохого, немало и хорошего, особенно в последние два года. К офицерам подошел комдив, и все внимание Евгения переключилось на задание.

Передовой отряд выступил в сумерки. Пересеченная местность благоприятствовала скрытному выдвижению колонны, но затрудняла обзор, и командир танкового батальона высунулся в распахнутый люк своей тридцатьчетверки. Колонна ползла по грунтовке, пересекла рощу, обогнула болотистую впадину и втянулась в кустарник.

Евгений следовал на бронетранспортере с запасом взрывчатки. На поворотах неизменно маячил впереди силуэт в шлемофоне — танковый комбат… Темень быстро сгущалась, в небе застрекотали «кукурузники», их моторы специально глушили шум передового отряда. Евгений не сразу это сообразил, но потом понял, что бомбить ночью немцев, которые не имели здесь подготовленной обороны, весь день маневрировали и черт знает где и как сейчас располагались, — затея пустая…