Линия фронта

Над передовым отрядом побарражировало и скрылось звено наших истребителей. Колонна вырвалась изо ржи, преодолела незасеянный, каменистый холм и скатилась под уклон, к сухой канаве. Первый танк остановился, осторожно пощупал землю и полез через препятствие. Едва он перебрался на ту сторону, по колонне пришелся орудийный залп. Подразделения с разбега еще сжимались, до предела сокращая дистанции, гусеничные и колесные машины по инерции выбирали последние метры, и тут показалась за канавой — в полукилометре — цепочка горбатых, напоминающих верблюдов, немецких танков. Они дымили слева по курсу — наперерез, и тоже по полевой дороге. По ним можно было достать, но тридцатьчетверки стояли в затылок друг другу; они начали сдавать, бронетранспортер с саперами тоже пятился, его зацепил танк, и что-то хрустнуло. Водитель в горячке рванулся из кабины, однако Евгений придержал его: нашел время сводить счеты!

Все знали, что немецкие танкисты связывались с тридцатьчетверками без особой охоты, ну да здесь нашла коса на камень… Немцы, без сомнения, засекли передовой отряд, видели заминку, однако не стреляли. Их замысел прояснился, как только в воздухе загудели «юнкерсы»: бомбовозы с первого захода брали горки и валились на цель.

— Разминулись с «ястребками»… — прищурил глаза Сашка-Пат.

— Небо широкое, — ответил Янкин, вжимая голову; в ушах его еще стоял звон улетевших истребителей.

Все могло кончиться в несколько минут: встречный бой скоротечен… Командир на виду у всех торчал из башни, его танк — единственный — находился за канавой и елозил взад-вперед, выходя из-под возможного выстрела. В эти несколько секунд не только командир отряда, но и все поняли, что разведка и боевое охранение проскочили слишком далеко вперед или же немцы пропустили их умышленно…

От ведущего «юнкерса» отделились сигары — их было видно, они еще не набрали ускорения и не стабилизировались. Но на них никто не смотрел, все взгляды собрал, как в фокус, комбат. Вероятно, он отдал какой-то приказ, потому что роты, разворачиваясь влево и вправо, на полном газу рванулись вперед, и почти все танки одновременно подвалили к канаве. На секунду замирая, они беззвучно кланялись, перекрывали гусеницами канаву и снова ревели. Тридцатьчетверки резко пошли на сближение с арьергардом противника, это был единственный шанс уйти от бомбежки.

Кажется, и немцы поняли это. Поворачивая башни, они спешно пытались организовать огонь с места. Они почему-то упрямо не соступали с проселка, хотя местность была проходима. Тридцатьчетверки сблизились с ними в течение одной минуты; они, казалось, шли на таран, и пушечная дуэль слилась со скрежетом железа, тупым звоном и фырканьем болванок, резким воем самолетов. «Юнкерсы» надрывно выходили из пике — они не могли бомбить кашу из своих и чужих; замкнув круг, лишь носились горячими тенями над полем боя.

Беглый огонь тридцатьчетверок по меченным крестами бортам вызвал пожары, два вражеских танка окутались дымом. Из одного экипаж выбрался, другой полыхнул взрывом, тяжелая башня приподнялась, махнула стволом и боком скользнула на землю. Немцам съезжать с дороги было уже ни к чему: расстояние и без того сократилось до предела, стрельба шла в упор… Лобовая броня тридцатьчетверок давала выигрыш, но вот снаряд угодил в гусеницу, тридцатьчетверка потеряла ленту и на ходу круто развернулась. В ту же секунду немцы сосредоточили на ней огонь, ее охватило пламя. На башне открылся люк, но из него никто не вылез… Обожженные танкисты появились внизу, под днищем, — их было двое. Они отползли в сторону, и в танке ухнули боеприпасы.

В дымной панораме все наплывало одно на другое, немцы помалу пятились, бой смещался, удаляясь к западу.

Евгений ощутил, как припекло ему голову, пощупал рукой каску. Каска была горячая, ее нажарило поднявшееся уже солнце. Он не отводил взгляда от горящего танка, словно прикипел к трем звездочкам на башне: это был тот самый танк, что снес у транспортера бампер… Евгений с саперами залег в злополучной канаве — на лугу пахали землю снаряды, горело железо, над головами по-прежнему метались самолеты. Но вот в небесной карусели что-то изменилось, Евгений поймал это на слух и, не понимая еще, что произошло, обернулся. Он увидел, как «юнкерсы», разделившись на две группы, начали клевать понтонеров. Понтонные блоки и амфибии беспомощно ползали среди взрывов.

— Щиты! Колейный переход! — прокричал он; надо было и понтонерам, вслед за танкистами, рваться вперед — другого выхода не было…

В канаве встал Янкин, каска на нем сбилась, он поправлял ее и в грунте выкручивал каблуком метку — для укладки первого щита.

— Рысью! — требовал он.

Первый щит волокли Сашка с Алхимиком. Тяжелый, из сырых брусьев щит бороздил землю, рвался из рук. Рослый Сашка чертыхался, перехватывал свой край то левой, то правой рукой, приноравливаясь к жидкому напарнику. Алхимик слышал раздражение Сашки, морщил нос и тяжело дышал. Сквозь щербину в зубах с каждым выдохом у него вырывался тонкий свист. Сашка сбился с ноги, споткнулся.

— Не свисти, мымра! — вырвалось у него.