Лёгкое дыхание (СИ)

— Спой мне что-нибудь, женщина, — попросил он после, лежа в их палатке и отогреваясь, пока она в темноте разоблачалась из своих доспехов.

— Я не пою.

— С таким голосом ты просто обязана петь.

— А что не так с моим голосом? — она спросила устало, уверенная, что он шутит. Но Джейме был предельно искренен, когда ответил:

— У тебя роскошный голос. Чувственный и завораживающий. После твоих глаз это твое главное очарование.

«Серьезно, я применил к Бриенне слово „очарование“? Должно быть, сказывается кровопотеря». Даже в темноте он слышал ее натужное сопение и пыхтение, и едва не расхохотался, представляя ее красное лицо. И, что еще удивительнее, она ему спела. Усевшись на колени, сложив руки на них и откашлявшись, открыла рот и проникновенно, вкладывая всю себя в каждый звук, исполнила незнакомую ему песню, мелодия которой до сих пор отдавалась морозом по коже.

Джейме даже подпел ей в конце. Такие минуты запоминаются. Как и тишина вокруг, говорящая о том, что Джейме не один затаил дыхание, слушая трогательную песню о потерянной безответной любви.

Этого не испортил даже сир Черноводный, без чьих комментариев не могло обойтись:

— Подрик — дело дошло до менестрелей. Смотри, мальчик, я говорил тебе, что случается, когда думаешь не той головой. Дальше хуже. Леди пора учиться вышивать львят на носовых платках. Если я не погуляю на свадьбе, мой призрак никогда не прекратит преследовать маленьких Ланнистеров…

— Пошел ты, Бронн! — выкрикнул Джейме с Бриенной одновременно; но Бриенна, поющая над ним в кромешном мраке, вплавилась в каждый волосок, в каждый дюйм кожи, этого нельзя было забыть.

Никогда.

Джейме припомнил последний раз, когда держал Бриенну в объятиях накануне их расставания. Это была широкая лавка, между досками которой западал старый, в пыль рассыпающийся матрас, из щелей дуло, изморось оседала на всех металлических предметах. Бриенна дрожала всем телом, пока он не пробрался к ней под меха и не прижался к ней, тело к телу, вдыхая ее запах — конюшня, кожа, металл, зерно, сосновая смола, теплое молоко и листья малины, которыми пропахли все костры и те, кто у них сидели. Ее собственный запах был выраженный, острый, с легкой горчинкой.

Джейме провел рукой по ее боку, как будто бы растирая ее, чтобы согреть. Было так трудно не запустить руку ниже, в ее штаны, не попробовать узнать, какова она там, как пахнет, как звучит, если дотронуться между бедер. Было трудно не прикасаться к ней так, как, он знал, не прикасался никто и никогда.

Я потерял себя и нашел заново, чтобы прикасаться к ней так, вспоминал Джейме. Начиная с потери руки и прыжка в медвежью яму, расставания с Серсеей, и до отправления на Север — все это было из-за нее. Тем утром он мог это признать. И не собирался поворачивать назад. Не оставил себе путей отступления.

Сердце стучало в горле, кровь билась ритмами весны, Джейме хотел ее — и знал, что стоит так близко, как никогда прежде, и что он на этой тропе первый. Ночью, ворочаясь, она давала его телу свое тепло, свой жар, и бывали ночи — и эта стала счастливейшей из таких — когда он вжимал бедро между ее ног, и так они лицом к лицу спали до утра, задыхаясь в снах друг о друге.

Утро бросило рассеянный солнечный луч через затянутое окошко в их тихий приют, и Джейме, не в силах оторваться от спящей женщины, боролся с тремя потребностями: опорожнить мочевой пузырь, попить воды и — немедленно, немедленно что-то сделать со стояком, который лишал всякой возможности здраво мыслить и требовал взять ее.

Сейчас. Сонную. Мягкую после сна. Еще не надевшую всей своей брони и не закрывшейся за стенами неприступности своего прославленного воинственного девичества.

— Женщина, — прошептал он, невесомо касаясь губами ее плеча, на котором проснулся, — я хочу тебя. Я так блядски невозможно хочу тебя.

Она вздохнула, сопя носом. Ритм ее дыхания под его рукой — где размеренно вздымался ее плоский, мускулистый живот — подсказал, что скоро она проснется. Это было лучшее время, чтобы признаться ей и надеяться на взаимность желания.

Это было худшее время для того, чтобы дверь в их каморку распахнулась, и на пороге появился сияющий, хоть и очевидно слегка похмельный Бронн Черноводный. Бриенна подскочила на месте, столкнувшись с Джейме и опрокинув его всей силой своего неотвратимого рывка к стене.

— Ауч. Это было… неожиданно, — потирая висок, проворчал он, поднимаясь из-под одеяла. Бронн с намеком облизал губу, цокнул языком.

— Сладкая парочка собралась дрыхнуть до полудня?

Слепо щурясь и моргая, женщина одной рукой держалась за руку Джейме, другую протянула к Верному Клятве, что стоял в изголовье.

— Бронн, свали. Только рассвело. Дверь, кстати, была заперта.

Бронн хмыкнул, оглядывая жалкую щеколду, сорванную одним его пинком.

— Ты бы подпирал чем-то покрепче ворота своего любовного гнездышка, Ланнистер. Или поставь стражу. Подрик ваш, кстати, терся всю ночь с одичалыми тётками у костров. Не удивлюсь, если его уже украли и вернут только за выкуп.

— Мы еще приплатим, чтоб не вернули, — зевнул Джейме.