Лёнькин букварь

— Дядька гонится. Там его кубарь ребята трясли, глотовские, а он на нас кинулся.

Дядька подогнал всю ватагу ребят, закричал:

— Шкуры поспускаю!

— Василий, потише, — сказал отец. — Что детишек пугаешь.

— Это твои? — спросил дядька. — Верши трясут. Вишь, меня искупали.

Отец перевёл на меня взгляд, кивнув, спросил, мы это сделали, нет ли? Я качнул головой, что значило: не мы.

— Они не трогали твои верши, Василий, — сказал отец. — Это дело ваших ребят, глотовских. Мы не за тем сюда приехали.

— На месте захватил. Стояли двое, голые.

— Они все голые, — сказал, засмеявшись, дед Гриша. Вася обвёл нас всех взглядом, не узнав, кто был у его верш.

— Как тебя угораздило на мелком месте с головой намокнуть? — спросил дед Гриша.

— Они подстроили. Они там на дорожке прут протянули, — сказал Вася.

— Да у тебя там всё время ивка за ноги цепляется. Ходил я по твоему берегу, — сказал дед Гриша. — Чудак ты, Вася, был, чудаком и останешься. Кого видишь, на того и прёшь. Когда им было трясти твои верши. Они только-то подъехали и разделись. Не греши на этих мальцов. Поди, пачпорты промочил в карманах?

Вася хлопнул по мокрому карману, сунул руку и с трудом вытянул кисет, с которого потекла зелёная ядовитая вода.

— Курево пропало, — сказал он, недоверчиво глядя на нас.

— Солнца много, высохнет, — сказал отец. — Но а на моих ребят не греши. Они не безобразничают. Идите обмывайтесь — и в телегу.

Дорогой мы с Лёнькой рассказывали, как Вася летел с обрыва в речку, все смеялись. Смеялся и отец, говорил:

— Не вздумайте когда пойти туда одни. Так за чужое баловство можете получить взбучку. Вася, он чудаковатый, будет гнаться, пока не догонит. Бить, может, и не будет, а перепугает насмерть.

Скоро наступил сенокос. Однажды я надумал сходить к косарям. Косили в Гайке. Издали я увидал, как мужики один за другим бросились кого-то ловить в густой высокой траве. Мне издали показалось, что по траве прыгает серый зверь. Я подумал, что там волчонок, побежал, впопыхах споткнулся о кочку, шлёпнулся. Когда подбежал, то увидал в руках деда Яши серую головастую птицу с круглыми жёлтыми глазами.

— Держи-ка, Лёнька, — протянул он мне птицу. — Неси домой — пусть живёт у тебя. Мышей будет ловить в доме.

Это была молодая сова. Дед Яша подал мне её, держа за лапы. Она широко размахнула крыльями и прошипела на меня, словно на врага. Я побоялся её взять. Дед Яша сложил ей крылья и вручил её мне. Сова оказалась лёгкая, словно пустая, и маленькая, беззащитная. Я надел через плечо сумку со щавелём и пошёл домой.

По пути я представлял, как сова будет жить у меня. Я приучу её слушать мои команды. Она будет уничтожать мышей. А когда я пойду в школу, то она будет меня провожать из дома и встречать. То-то ребята будут мне завидовать.

Я внёс сову в избу. Она летнула с моей руки, ударилась о тёмный угол и забилась на лавке, смахивая посуду. Я схватил её и посадил на окно. Но свет ей не понравился. Она слетела на пол и забилась в подпечье. Я подобрал посуду, стал думать, чем накормить сову. Она взмахивала время от времени крыльями, и из подпечья вырывалось облако серой пыли. Я набросал в подпечье хлеба с картошкой и пошёл хвастать совой перед ребятами. Когда я вернулся в избу, то увидал ужасную картину. Сова всё посвалила с лавок, со стола и билась в потёмках за грубкой[1]. Она была обмотана нитками, вымокшая в вёдрах с водой, грязная и жалкая. До прихода матери с работы я успел с трудом выпутать сову из ниток.

— Это кто ж тут такую ярмарку мне устроил? — спросила мать, окинув взглядом избу.

— Сова, мам. Это не я.

— Какая ещё сова? — спросила мать.

Я успел вынести сову в сени и посадить под большую кошёлку. Я принёс её в избу.

— Где ты такую страшную подобрал?

— Поймал на сенокосе. Мне её мужики отдали. Она мышей будет ловить.

— На мышей кошка есть. А она, поди, больная, раз в руки тебе далась. — Мать хотела взять сову за клюв, но птица раскрыла его и грозно щёлкнула, царапнув руку. — О, она ещё и кусается, да и молодая, желторотка. Старая тебе не далась бы.

— А её не я поймал, дед Яша.

— Делать ему нечего, старому. Птица волю любит, а он её на мученье отдал. Ты отпусти её. Зачем она нам и тебе?

— Мышей будет ловить, — стоял я на своём.

— Много ли их у нас, а ей каждый день по десятку надо. Нет-нет, ты выпусти её. Снеси за одонки и выпусти. И отец тебе то же скажет. У нас никто птиц не мучил, и ты к этому не пристращайся.

Отец соглашался выпустить сову, но разрешил мне подержать её ещё ночь, чтобы узнать, как она себя поведёт ночью.

Вечером я выпустил сову из-под кошёлки. Мы спали в сенях. И когда затихли, то сова принялась за работу. Она взлетала, смахивала с перемётов пыль, чем-то гремела. Отец сходил в избу, вышел с лампой, поймал её и посадил под кошёлку.

— Завтра ты её отнеси на то же место и отпусти. Жильё наше не по крыльям ей. И с голоду она у нас подохнет.