Лёшка

Толя Шумов, лесной человек, шел в Осташево. Немцы в Осташеве уже с месяц, а он еще ни разу не был в родном городе. И не оттого, что возможности не было: от леса, где скрывался Толя, до Осташева, где когда-то жил, не дальний путь. Но он ведь не сам себе командир: куда захочет, туда и пойдет. Пойдет только туда, куда пошлет его, партизанского разведчика, партизанский командир Назаров. И вот случилось, послал в Осташево… За свою короткую лесную жизнь Толя успел многое. Шастал с бывшими «истребителями» Володей Колядовым и Витей Вишняковым из деревни в деревню и собирал данные о противнике. Колесил с друзьями по лесам и долам и собирал трофейное оружие, а заодно рвал телефонную связь между фашистскими частями. Приходилось и по почтовой части служить — разносить по деревням газеты, партизанские листовки, сводки Совинформбюро. Но то все были малые службы, как сказал командир Назаров. Большая служба была впереди, в Осташеве, где, по сведениям командира Назарова, немцы оборудовали базу с горючим для снабжения крупной воинской части гитлеровцев. Боевое задание, полученное Толей, выражалось в одном слове: «Взорвать!»

В Осташево он шел не один. Туда же, но другими путями шли Володя и Витя, получившие то же задание.

С неба на землю падал черный снег. Это было страшно и удивительно. Но Толя не удивлялся. Когда знаешь причину, страшное и странное не кажется удивительным. Под Осташевом горел лес — немцы «выжигали» партизан, — и пепел хлопьями несло на город. Снежинки, чернея от хлопьев гари, опускались на землю, занося дома, среди которых не было ни одного не побитого.

Дома-инвалиды с трудом держали строй. Война, наступая, ни один не обошла стороной. Вот и стояли, кто с клюкой-подпоркой, кто без глаза-окна, кто без головы-крыши.

Толя, войдя в город, замедлил шаг. Надо было не просто идти, а оглядываться, осматриваться, расспрашивать встречных-поперечных, стучаться в окна и, работая таким образом на «легенду», искать «потерянную мать».

Мать он, конечно, не найдет, чего ее искать? Она, как и он, партизанит в Осташевских лесах, зато все высмотрит, выспросит и, чем черт не шутит, нападет на след базы горючего…

«Бегут, бегут, незнамо куда бегут», — скажет он какому-нибудь встречному-поперечному, негодуя на машины, мешающие ходьбе. «За горючим бегут на базу», — проговорится встречный-поперечный. «А, возле автобусной станции», — «догадается» Толя. «Держи карман», — усмехнется всезнайка встречный-поперечный и назовет настоящий адрес. Ну, а Толе это и нужно! Найдет в условном месте Володю и Витю и — на базу — разведывать подходы.

Он не шел, полз по улице, чтобы растянуть время и как можно больше увидеть и услышать. И вдруг замер как вкопанный, проходя мимо дома Меевых. Дом в отличие от соседних был заново обшит, а над крылечком, также обшитым и вдобавок крашенным, синела вывеска, и на вывеске черным по-немецки было написано:

«Мастерская госпожи Эльзы Мейер»…

«Ишь ты, — изумился Толя, — не успели оккупировать, а уже капиталистов натащили. Посмотреть бы на него, живого…»

Бывает же! Не успел Толя подумать о желаемом, как дверь распахнулась и выпустила на улицу молодого немчика в узкой, под цвет травы шинельке и большой, как воронье гнездо, с козырьком меховой фуражке с голубым верхом, в коричневых, похожих на самоварные трубы, сапогах. И тотчас, преследуя его, в доме раздался крик:

— Господин Пауль!.. Господин Пауль!.. — и на крыльцо, в галошах на босу ногу, простоволосая, выскочила девочка-подросток.

Немчик остановился и голосом Паши Меева небрежно спросил:

— Чего тебе, Верка?

— Господин Пауль! — Девчонка, названная Веркой, неумело присела на одну ногу. — Эльза Иоганновна наказывала быть к обеду…

— Буду… Пошла! — кинул тот и, щеголяя выправкой, зашагал вдоль улицы.

Ну и ну! Толя, притаившись за домом и наблюдая за всем этим, не знал, что и подумать. Догнать и застрелить, как собаку? Поджечь дом? Гнев клокотал в нем, как лава в вулкане: негодяй, подлец, сволочь!.. Он искал и не находил слов, чтобы как можно злей обозвать Пауля Мейера. Теперь он знал, с кем имеет дело. Теперь ему все припомнилось, и все странности получили объяснение: и буква П вместо полного имени под запиской к матери — своим, русским, подписывать не захотел, а немецким побоялся, — и зловещая усмешка провожавшей их Елизаветы Ивановны, и главное — синяя беретка, которую он содрал с головы неведомого сигнальщика. Ведомого! Теперь ведомого! Вон он идет, изменник, попирая ногами землю, которую предал. Ладно, пусть пока идет. Недолго ему гулять по ней! Дай только поднять на воздух базу с горючим. А потом они, юные мстители, и до него доберутся. Потом… Не сегодня… Сегодня встречаться с предателем ему не с руки. Встретишься, чего доброго, а гнев, плохой советчик, под руку: дай ему! Ввяжешься еще в драку. А он ни в ссору, ни в драку ввязываться не имеет права. Запрещено!

Он проулком обогнул дом Мейеров, выгреб по колено в снегу на соседнюю улицу и нос к носу столкнулся с Паулем.