Липяги. Из записок сельского учителя

Свекровь сдержалась, ничего не ответила. Нюрка тоже. Она знала, что Ефросиньюшка не сама все это надумала, что и другие бабы осудят ее, коль узнают, куда она ездила.

На некоторое время она оставила было мысль о поездке. Но судьба Гриши не давала ей покоя. Такой уж характер у Нюрки: раз она решила — то и предрассудки ее удержать не могли.

Вскоре после Нового года подошла ей командировка: в Сталинград, за тракторами. Двоих их посылали, ее вместе с Матвеем Колосковым. Нюрка сказала дома: так, мол, и так. Из села вместе с Матвеем их проводили. А на станции Нюрка Матвея одного в Сталинград спровадила. Сама села в другой поезд — и прямым ходом в Камышин…

12

Поезд в Камышин пришел ранним утром. Вышла Нюрка из вагона — холод, метель. Ветер с Волги — насквозь пронизывает. Одета Нюрка тепло: ватник на ней новый, валенки; голова полушалком шерстяным укутана— один нос ее большой из-под полушалка торчит. Но хоть и одета тепло, а все как-то неуютно в чужом-то городе. Следом за другими пассажирами Нюрка вышла на привокзальную площадь. Вещей у нее, можно сказать, не было: в руках всего лишь узелок с харчами; там же — и подарок Грише. Перед отъездом она цыпленка зарубила — сказала «на дорогу», а на самом деле для него.

«У кого бы про госпиталь спросить?» — была первая ее забота. Увидала Нюра, — солдат идет: один, пустой, рукав шинели в карман засунут, а в другой руке, как и у нее, тощенький узелок марлей связан. «Из госпиталя!» — мелькнула у Нюрки догадка. Она осмелела и подошла к нему со своей бумажкой, где номер госпиталя Гришиного проставлен. Солдат поглядел на бумажку и говорит: «О, милая! Да тут что ни дом, то госпиталь. Я такого не знаю. Вот пойдешь дальше по дороге… Тут на горе — школа, увидишь большой дом… Зайди, там сестры скажут, как найти…»

Пошла Нюрка дальше. Вот и дом, на который указал ей солдат. Вошла она в фойе, постучалась в оконце с вывеской: «Справочное». Приподнялась фанерка, и в оконце показалось лицо молоденькой девушки в белом халате. Нюрка снова про Гришин госпиталь опросила, и опять бумажку свою подала ей. Девушка долго вертела в руках бумажку, изучая номер: потом встала и пошла куда-то. Вернулась она с еще одной сестрой — постарше. Теперь вдвоем они стали разглядывать бумажку. Обе смотрят, пожимают плечами: не знаем, мол, такого госпиталя..

Потом старшая вдруг и говорит, обращаясь к подруге:

«A-а! Это, наверное, тот — лесной? — И лицо у сестры стало отчего-то грустное, грустное. — Вам, — говорит, — надо к военному коменданту обратиться. Он вам все скажет. Пройдете этой улицей, и налево… красный кирпичный дом».

Пока шла к коменданту, Нюрка все думала о том, отчего это при слове «лесной» сестра вдруг стала такой грустной. Чем же плохо, раз госпиталь в лесу? Небось лучше, чем тут, в городе.

Комендант — молодой, но в капитанском звании. Видать, фронтовик — вся грудь в медалях. Взял он из рук Нюрки бумагу, только глянул — все понял. Поглядел он на Нюрку: и как она одета, и на тощенький узелок, что был у нее в руках, — и спрашивает: «Как фамилия раненого?» Нюрка назвала. «Вы кто ему будете — жена?»

Нюрка кивнула головой, подтвердила для верности, чтоб не отказали в свидании.

«Так, — продолжал капитан. — Вы что ж, забирать его будете?»

«Как — забирать?!» Нюрка не думала об этом. Она испугалась даже.

Капитан догадался по ее растерянному взгляду, что Нюрка не намерена забирать раненого. И он сказал: «Вот что, гражданочка. Если вы не намерены забирать, то вам не к чему знать адрес госпиталя. Это ведь особый госпиталь, где… Вам, наверное, сообщал муж, в каком он состоянии?»

Нюрка поняла, что тут надо говорить начистоту. И Нюрка рассказала капитану все — кто она, откуда приехала, и о Сапожкове, проведать которого, окромя ее, некому.

«Ясно, — сказал капитан. — Вот вам талончик в нашу столовую — идите, позавтракайте. Только быстро. Тут еще одна женщина приехала из Ярославля за мужем. Мы вас на машине туда подбросим».

Поела Нюрка по комендантскому талончику; пришла обратно, а у коменданта та, ярославская, ее поджидает. Тут же, не мешкая, поехали. Машина крыта брезентом, дует со всех сторон.

«Забирать тоже едешь?» — спросила ярославка.

«Пока поглядеть только», — отвечала Нюрка.

Они сидели рядом, позади солдата-шофера. Ярославка толкнула Нюрку в бок и говорит:

«И-и, чего глядеть! Одно расстройство это. Мой, как прописал, что так и так, Марфа, лежу я в госпитале, раненый. Хочешь признавай, хочешь нет, но только не помощник я тебе более, лишился я глаз…» Находились люди, отговаривали брать: зачем, мол, он тебе — слепой-то? Маяться с ним лишь всю жизнь. Ты еще молодая. Ребенок подрастет, найдешь себе другого…» А я сразу решила: возьму! Никого, окромя моего Ивана, мне не надо. Привезу теперь — пусть толку от него мало, а все в доме мужик. Пусть хоть махоркой пахнуть будет — и то я буду спокойна. Собралась вот, взяла шубейку про запас, чтоб потеплее в дороге ему было, да вот и еду…»

«А ну-ка Гриша тоже слепой!» И сжалось у Нюрки сердце. Поняла она, отчего грустной стала сестра при этом слове: «лесной»…