Липяги. Из записок сельского учителя

Ехали они недолго, сначала — городом, потом — заснеженным полем. Дорога была ухабиста, машину то и дело трясло и подбрасывало. Никакого леса. Но вот проехали еще немного, и замелькали рядки заснеженных елочек. Машина свернула в глубь посадок и вскоре остановилась. Женщины вышли. Кругом был лес; лишь в глубине его, за загородкой, виднелось какое-то невысокое здание. Возле ворот стояла деревянная рубленая сторожка, с дверью, обшитой рябой мешковиной. Солдат-шофер повел их в сторожку; что-то сказал сторожу, выглянувшему в оконце, и они прошли внутрь двора. За воротами, во дворе, стояли все такие же запорошенные снегом сосны и ели, и было тихо, как и повсюду в лесу. Ни людей, ни машин. Но дорожки и аллеи были очищены от снега.

Нюрка шла следом за солдатом и, приглядываясь к дому с большими окнами, думала: «Тихо-то как тут… И воздух хороший. Благодать…»

Она и не подозревала, сколько в стенах этого тихого дома собрано воедино людского безысходного горя…

13

Бирдюк, судя по всему, поставил новую шестерню. Я видел, как Яков Никитич вылез из-под тележки разбрасывателя и подал команду трактористу. Нюрка Соха завела трактор и стала потихоньку вытягивать машину на поле. Все видели это: и Лузянин, и ребята. В другое время ребята не усидели бы на месте. А теперь никто не поднялся даже, хотя все видели и всем не терпелось узнать, наладил Бирдюк свою машину или нет.

— Ну не тяните же! — нетерпеливо обронил Ронжин.

Но я еще помолчал немного, наблюдая за тем, как трактор вытягивал разбрасыватель на пашню. Я заметил, что и Лузянин наблюдал за тем, что происходило там, на поле. А на поле Яков Никитич что-то суетился, бегая от трактора к разбрасывателю и обратно. Наконец агрегат снова тронулся, и позади него повисло сероватое облачко. Оно повисело-повисело и снова растаяло.

Нюрка Соха заглушила трактор.

— А-а! — Лузянин махнул с досады рукой.

Я счел это за сигнал и тут же продолжал свой рассказ…

…В доме Нюрку поразили те же покой и тишина, что были всюду тут. Внизу, где они раздевались и облачались в белые халаты, дежурила всего одна сестра. Она отвела сначала ту, что из Ярославля, а потом пошла проводить Нюрку. Они поднялись на второй этаж. Налево и направо от лестницы простирался длинный коридор. Тут, в этом длинном и гулком коридоре, поскрипывая рассохшимся паркетом, расхаживало несколько больных. У каждого из них в руках были костыли; они стучали ими и очень неестественно вскидывали ноги при ходьбе. Сестра, сопровождавшая Нюрку, с каждым больным здоровалась: «Как дела, Семен Иванч?» — «Ничего, вот учимся ходить!» — отвечали ей больные.

Нюрку провели в самый дальний конец коридора. Тут была большая комната, чем-то похожая на террасу, — вся стена из стекла. Ничего лишнего в комнате: стол, плетеное кресло, несколько кадок с цветами. Сестра попросила ее подождать. Оставшись одна, Нюрка огляделась. Сквозь заиндевевшие стекла виднелись верхушки елок и сосен. Заснеженные вершины их уходили вдаль. Деревья то пропадали в каком-то овраге, то снова поднимались на увал. Было что-то размеренно-спокойное в чередовании этих спусков и подъемов и в тишине, царившей надо всем. Это спокойствие незаметно передалось и самой Нюрке, и она, волновавшаяся всю дорогу, теперь вдруг успокоилась. «Главное — жив!» — думала она.

Нюрка вынула сверток с подарком, который она до этого прятала под полой халата, и, стоя у окна, ждала. Из коридора доносились тупые удары костылей по паркету: там люди заново учились ходить. Из-за стука костылей Нюрка не сразу услышала, как появился Сапожков. Она увидела его, когда он был уже на пороге комнаты. Может, оттого еще она не услышала его, что Гриша не шел, а ехал на коляске. Коляска была на резиновых колесах, с высокой, обитой дерматином, спинкой. Посредине ее торчали рычаги; толкая их взад-вперед, Сапожков бесшумно катился по террасе.

Нюрка шагнула ему навстречу. Она успела сделать два-три шага, и они очутились рядом. Но и за эти мгновения Нюрка успела заметить, что коляска, в которой сидел Гриша, была слишком коротка.

И Нюрка все поняла.

Поняла, что незачем коляске длинной быть…

Гриша заулыбался, увидев Нюрку, протянул навстречу ей обе руки. Нюрка тоже потянулась к нему, но впопыхах обронила на пол сверток с цыпленком. Получилось не совсем хорошо. Нюрка застеснялась, подняла сверток и, отдавая Сапожкову, сказала, что это ему подарок.

«К чему это?! — сказал Гриша. — Нас тут кормят по фронтовому пайку».

Нюрка не знала про фронтовой паек, сколь он хорош: она вообще не знала, что делать далее и что говорить. Любой на ее месте подумал бы, прежде чем слово сказать.