Липяги. Из записок сельского учителя

Все бы могло обойтись, но, к несчастью, Деева ранили: первой же автоматной очередью ему прострочило обе ноги. Он со стоном повалился на снег. Услыша его стон, Сапожков подбежал к товарищу, чтобы помочь. Но Деев указал ему на перебитые ноги и говорит: «Беги, Гриша! Все равно далеко ты меня не унесешь». Сапож-ков, однако, не послушался. Он взвалил Лешу на закорки и потащил. Немцы настигали их. На рубеже, в низкорослой лесной полосе, посаженной Щеглом, они залегли, начали отстреливаться.

Деев истекал кровью, но сознания не терял. «Слышь, Гриша, уходи!» — повторял он. Немцы наседали. Их было человек десять. «Дай мне запасную обойму — и беги низинкой в Городок. Я зазря свою жизнь не отдам…» — говорил Деев.

Тут, на лесной полосе, они и расстались.

«Ане помогай, если жив будешь!» — сказал Деев на прощанье.

Леша стрелял до последнего патрона.

Военный врач, осматривавший тело в день освобождения Липягов, насчитал восемь пулевых ранений…

10

Похоронили Лешу Деева, насыпали на его могиле холм смерзшейся земли, и не успели еще декабрьские метели запорошить его снегом, как всех Лешиных друзей военная судьба разбросала в разные стороны. Механизаторы ушли на фронт — танки водить; шахтеры день и ночь отливали затопленные шахты, налаживая добычу угля… Лишь один Сапожков не оставлял некоторое время Аню. Все хлопотал ей пенсию за Алексея. Но никакого толку от его хлопот не было. Начальство в районе переменилось. В военкомате ему сказали, что отряд их не был армейской единицей, а потому пенсию на Деева должен оформлять собес. Гриша — в собес. Там потребовали ворох всяких справок. Пока Сапожков хлопотал, ему самому повестку в военкомат прислали.

Осталась Нюрка одна — с ребятами малыми и стариками. Что делать? Как жить далее? На трудодни-то разве прокормишь столько ртов?

Как-то поднялась она чуть свет, надела ватник мужнин, штаны его теплые, стеганые, и отправилась к Подвысокому, в МТС.

Перед уходом немцы сожгли мастерские, контору, навесы с техникой. Тракторов и до них в МТС оставалось мало: гусеничные сразу же взяли, как началась война, — пушки возить. Оставались только старые ХТЗ и «форд-зоны». Отступая, немцы взорвали и их.

Тракторов нет; лошадей в колхозе нет.

А весна придет — пахать и сеять на чем-то надо!

Директор МТС обрадовался Нюрке. Кроме нее и некому было за трактор браться. Был, правда, еще Матвей Колосков— не старый еще мужик, без руки — угодил в молотильный барабан. Вот они вдвоем и стали над тракторами хлопотать. Отрывали из-под снега уцелевшие от огня детали, промывали их, реставрировали. С грехом пополам по одному трактору на колхоз собрали. С плугами и сеялками легче было.

Вот как-то (к весне уже дело шло) вызывают Нюрку в военкомат. Она сразу поехала: думала, что с пенсией на Лешу вопрос решился. Пришла она в кабинет к военкому; тот достал какую-то папку из железного шкафа, порылся в ней и спрашивает: «Лейтенант Сапожков, Григорий… Он вам кто будет-муж или брат?» — «Нет, и не муж, и не брат. Он товарищ погибшего моего мужа». — «A-а! Слыхал… — вспомнил военком. — Так вот: лейтенант Сапожков выслал на ваше имя аттестат»…

Военком назвал сумму, какую Нюрка будет получать теперь ежемесячно, и спросил, как ей удобнее — переводить их на сберкассу или домой, по почте. Нюрка не знала, что сказать от смущения. Не ошибка ли, думалось ей. Однако военком объяснил, что никакой ошибки нет; что на аттестате есть собственноручная подпись лейтенанта Сапожкова и форменная печать части, где он служит.

Аня хоть и согласилась, чтобы переводили деньги, а вернулась домой расстроенная: к чему вся эта затея? Словно подачка какая-то. Тем более, что жизнь стала мало-помалу налаживаться. Все-таки работать в МТС это не то, что в колхозе: и деньги платят, и с хлебом гарантия.

Вскоре, словно догадываясь о ее сомненьях, Гриша Сапожков прислал Нюрке письмо. Писал Гриша, что на фронт он сам, добровольно, напросился. Ему, как железнодорожнику, полагалась бронь, но он хотел мстить фашистам, оттого и пошел добровольцем. Сообщал, что зиму учился, а. теперь командует группой взрывников. «На днях собираюсь в гости к фашистам, — писал Сапожков. — Поднададим мы им жару! Отплатим сполна за Лешу. А насчет денег, что выслал я по аттестату, — не беспокойся: родни у меня нет, а тут мне их тратить некуда».

Нюрка написала ему ответ. Все как оно было прописала: и про свою работу в МТС, и про то, как в военкомат ее вызывали.

Сапожков ответил.

Между ними завязалась переписка. Аня собрала ему посылку: носки шерстяные связала, сальца кусок завернула — и отправила. Гриша за теплые носки благодарил, а насчет сала посмеялся в письме: сколько ни присылай, мол, а весь взвод разведки не накормишь!

Года два шла у них переписка. Нюрка так привыкла делиться всем в своих письмах, что писала Грише обо всем, — и про ребят, как они растут, и про всякие новости — станционные и сельские. Привыкла: все будто есть человек, о котором можно проявить заботу.