Липяги. Из записок сельского учителя

— Ах, как же так раньше-то ты не напомнил! — загоревал Ванятка. — Я б подарок какой послал. А теперь и магазины небось закрыты. Тонь! — позвал он жену. — Погляди, что у нас там, в холодильнике, есть?

Тоня отправилась на кухню. Вскоре, одевшись, и сам Ванятка туда прошел. Начали они вдвоем выкладывать из холодильника всякие залежалые остатки. Штуки три апельсинов нашлось, банка килек пряного посола, круг сухой колбасы, сыру кусок. Н-да! Маловато, и не совсем все по Лукерьиным зубам. Но ничего не поделаешь. Стали искать супруги, во что все это сложить. Тоня отыскала в шкафу бумажную сумку с матерчатыми ручками. В сумке сухие фрукты были.

Так все в эту сумку, к компоту, и сложили.

Ванятка проводил меня до метро. Он все сокрушался по поводу того, что я так мало у них погостил. Я молчал.

Утром, за час до отхода поезда, я пошел в булочную, купил килограмма два маковых сушек, батон ленинградский с изюмом, — все это сунул в Ваняткину бумажную сумку, чтоб она полна была.

И вечером, в тот же день, отнес ее Лукерье.

Отдал я ей сумку бумажную, пятикопеечную, с компотом и с кильками; про Ванятку, ее любимого сынка, рассказал: как он хорошо и богато живет; и портрет, который он мне вручил, передал.

Лукерья не знала, куда и усадить меня, чем и попотчевать, — так она была обрадована. Рассказав все про Ванятку, я засобирался домой. Она вышла проводить меня, и мы постояли с ней еще немного, вот тут, под ракитами.

— Приехать обещался!.. А гостинцев-то, гостинцев-то накупил. Как же ты донес, соколик мой, целую сумку-то!..

…Лишь вышел я из Ваняткиной машины, вспомнилась мне вдруг эта наша встреча с Лукерьей, и…

И у меня слезы на глазах навернулись.

Оттого я сразу вместе с Ваняткой и не пошел в избу.

11

И задержался-то я на пять каких-нибудь минут; однако, когда вошел в избу, все сидели уже за столом. Лишь глянул я, кто сидел, и сразу понял, почему это Ванятке потребовалось свозить гостей на машине: все братья и сестры, приезжавшие на похороны, уехали, выражая этим свой протест против его, Ваняткиного, упрямства. Не было за столом ни Семена, шахтера; ни старшей сестры, что замужем за Анатолием Мишиным, артиллеристом; ни внуков Лукерьиных…

Только и сидели за столом Ванятка с женой, еще Петух, Алеха Голован, Авданя да мы с Володякой. Наставлено всего было! И вина, и водки, и закусок разных… Но никто — даже Авданя — не радовался возможности выпить и закусить отвольного.

Все сидели молча. Даже после первой рюмки никто не обронил слова. Один Ванятка был оживлен и старался всех расшевелить.

— Ты чего, Петр Семенович, не допил? — Ванятка пододвинул старшему брату отставленный было им стакан с недопитой водкой. — Или наша, столичная, хуже вашей липяговской самогонки?

Петух ерошил корявой пятерней свой седой и редкий чуб:

— Не пьется че то…

Даже крестный мой Авданя, любящий выпить на дармовщину, — и тот, казалось, был не в духе. Выпить-то он, конечно, выпил и закуску всякую испробовал, но не шли ему впрок ни водка «столичная», ни закуска. Он был необычно молчалив и задумчив.

Лишь после третьей рюмки будто оттаяли все.

Ванятка завел умную речь о науке. Вот, мол, каких вершин достигла наша наука: космос покорила! Скоро, глядишь, человек шагнет на Луну, за миллион километров. А все отчего? Оттого, что наше государство не жалеет денег на развитие науки. Вот хотя бы наш институт, к примеру… И он стал рассказывать о своем институте: какие у них лаборатории и учебные павильоны.

Авданя слушал-слушал, да и не утерпел, перебил-таки Ванятку.

— Эт-та нам — раз плюнуть: за миллион километров-то слетать! — сказал крестный. — А вот такую малость, сердце, рядом совсем, рукой достать можно… А изучить толком не можем. Вот хотя бы матушка ваша, Лукерья. Ходила, ходила и…

— Ерунда! — сказал Ванятка. — И сердце наши ученые лечат. Институт есть такой, где оперируют больных, расширяют клапаны и так далее. Если б я знал, что у матери порок, да я бы непременно ее спас бы! Тут же — в Москву. Любого профессора обеспечил бы! Курорт. А то как же…

— «Профессора»?! — повторил захмелевший Петух. — Ты спроси: была ли наша мать за всю жизнь свою хушь раз у врача? Ну хушь с зубами?.. Ни разу не была. То-то!

Всем стало как-то грустно оттого, что Лукерья ни разу не была у врача.

Мы помолчали.

Опять Авданя первым нарушил тишину. Он отложил в сторону вилку, усы для важности погладил и, наклонившись к Ванятке, спросил не очень громко:

— Кхе! А позвольте полюбопытствовать, Иван Семенович, по какой вы области, так сказать, ученый?

— Я, дядь Авдань, специалист в области гражданского и промышленного строительства.

— Ага, понимаю, — продолжал Евдоким Кузьмич многозначительно. — Значит, вы строите дома. Что ж, одобряю: профессия хорошая.

— Не совсем так, — пояснил Ванятка. — Строят рабочие, инженеры. А я сам не строю, а учу других, студентов.

— Так-так! И званье особое этому есть?

— А то как же! — отозвался с готовностью Ванятка. — Кандидат наук. Доцент.

— Мудрено! — сказал Авданя, хотя он прекрасно знал все Ваняткины званья. — Поди, кандидат-то и по-иностранному должен знать?