Читаем Липяги. Из записок сельского учителя полностью

— Чего «передам»? Это тебе, — объяснила Лукерья. — Память о батюшке нашем, Александре. О, господи! Грешна перед тобой… Как громили поповскую усадьбу, и я, грешная, взяла кое-что. Те книжки, у которых похуже были обложки, на разжижку печи пошли. А у этой больно крышки хороши. В войну все гадала по ней. Вот загадаю— хушь на Васятку али на Миньку. Что с ними? Живы ли? Открою книжку — какая страница выпадет… и все читаю по складам. Миньке всегда плохо выходило, а Васятка, по книжке, живой должон быть. Ан не по книжке вышло…

— Баба Луш! — раздался тут с крыльца голос внука Сливы. — Обедать.

— Сичас, сынок, — отозвалась Лукерья и продолжала торопливо: — Берегла все. А теперь, вижу, гадать нечего: все разгадано. Ванятке думала отдать, да к чему она ему? Он все про дома книжки скупает, с чертежами. А тут чертежов нет. Думаю: дай Андрею подарю. Ты всякие книжки собираешь. Можа, и эта пригодится.

— Спасибо, Лукерья Ильинична.

— На здоровьице! — Лукерья поклонилась мне и, повернувшись, пошла к дому. У крыльца она остановилась и еще раз напомнила мне про Ванятку. — Так не забудешь навестить? Адресок Петух на листке выписал. В книжке заложен.

И Лукерья скрылась в сенцах.

Я тоже пошел.

Однако, отойдя несколько шагов, не утерпел и, остановившись, развернул сверток, Я увидел толстенную книгу в желтом кожаном переплете. По краям переплета были тиснуты замысловатые виньетки, а посредине — распятие. Ни названия, ни даты. Пришлось глянуть на титульный лист. Открыл обложку — вижу: «Библия». Да какое еще редкостное издание! С тремя параллельными текстами — на русском, славянском и французском языках.

10

Исполнил я просьбу Лукерьи: разыскал-таки в Москве Ванятку…

Вышло так, что со своими делами я управился быстро. Управился с делами, походил по магазинам (от каждого коллеги был мне даден наказ, что привезти из Москвы); потом выбрал как-то вечер и думаю: надо уважить Лукерью, разыскать ее знатного сынка.

Адрес, что в «Библии» был, со мной находился. Жил Ванятка в Солярном переулке. Где такой переулок? У скольких прохожих спрашивал, все пожимают плечами. Пришлось обратиться к милиционеру. Тот достал из планшетки книжицу, полистал ее и говорит:

— Вам, гражданин, надо танцевать либо от метро «Аэропортовская», либо от Савеловского вокзала. Солярный переулок в том районе находится.

Решил я «танцевать» от метро «Аэропорт». Вышел из метро, вижу: кругом новые дома. Высоченные, с большими светлыми окнами. Я, конечно, к этим домам. Думаю: вот в этом, наверное, Ванятка живет. И иду к самому высокому. Подхожу — совсем иная улица. Что за чертовщина! Спрашиваю у какой-то старушки про Солярный переулок, а она мне:

— Солярный?! Всю жизнь тут прожила, а такого не слыхала. Может, вам Мазутный надо?

Я был в полной растерянности. Куда податься? К счастью, проходил мимо какой-то гражданин, по виду шофер, в запятнанном комбинезоне. Услыхал, видимо, что я спрашиваю, остановился и говорит:

— Идите этой улицей. Потом свернете налево. Увидите бензозаправочную колонку… Там и есть Солярный переулок.

Пошел я. Свернул с улицы в проулок — и ноги останавливаются, не идут. Да Москва ли это? Улочка узенькая, дома — черные, деревянные; один дом — углом, чуть ли не на тротуаре стоит, другой и вовсе скособочился, упасть готов. В Скопине на Шахтерском проспекте, пожалуй, почище. Остановился и думаю: «Не может быть, чтобы Иван Семенович Прокудин — самый ученый, самый знаменитый из всех липяговцев — жил в таком районе! Ошибка. Непременно ошибка!»

Только так подумал — ан вижу: машина у бензоколонки заправляется. Прошел два шага, глянул: на доме вывеска — «Солярный пер.» И номер дома сходится. Прошел раз мимо дома этого, другой — не решаюсь постучаться. А ну-ка и в самом деле Ванятка живет в Мазутном переулке?

Дом низенький, деревянный и по виду на паука чем-то похож: во все стороны у него пристройки, как щупальца. Там крылечек, там — терраска…

Ходил-ходил, наконец осмелел; постучал в дверь. Вышла пожилая женщина в фартуке; рукава кофты засучены: видать, стирала.

— Извините, — говорю. — Вы не знаете, где квартира доцента Прокудина?

— А вон! — указала женщина. — Постучите вон в ту дверь.

Не помню: я, кажется, не сказал даже ей «спасибо», настолько был обрадован, что нашел Ванятку.

Постучал я в ту дверь, на которую она указала мне; жду.

Вот загремел кто-то дверной цепочкой.

Щелкнул отпираемый замок, и… Я так и обомлел!

Передо мной стоял сам Ванятка. На нем была полосатая пижама (одна полоса — синяя, другая — коричневая); на ногах — стоптанные тапочки. Я сразу узнал его, хотя мы давно не виделись с ним. Постарел, конечно, но тот же Лукерьин нос «казанком», лоб с глубокой продольной морщиной, широкие скулы…

Я-то узнал его, а он-то меня не признает никак. Смотрит на меня не то испуганно, не то рассеянно, словно я из домоуправления, отключать чего пришел.

Вижу, что вспоминает он что-то. Решил помочь ему.

— Ванят, — говорю. — А Ванят… Дай деньжонок взаймы до стипешки!

Он как бросится обнимать меня:

— Андрей!

Узнал, значит.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Пятьдесят лет советского романа»

Проданные годы [Роман в новеллах]
Проданные годы [Роман в новеллах]

«Я хорошо еще с детства знал героев романа "Проданные годы". Однако, приступая к его написанию, я понял: мне надо увидеть их снова, увидеть реальных, живых, во плоти и крови. Увидеть, какими они стали теперь, пройдя долгий жизненный путь со своим народом.В отдаленном районе республики разыскал я своего Ализаса, который в "Проданных годах" сошел с ума от кулацких побоев. Не физическая боль сломила тогда его — что значит физическая боль для пастушка, детство которого было столь безрадостным! Ализас лишился рассудка из-за того, что оскорбили его человеческое достоинство, унизили его в глазах людей и прежде всего в глазах любимой девушки Аквнли. И вот я его увидел. Крепкая крестьянская натура взяла свое, он здоров теперь, нынешняя жизнь вернула ему человеческое достоинство, веру в себя. Работает Ализас в колхозе, считается лучшим столяром, это один из самых уважаемых людей в округе. Нашел я и Аквилю, тоже в колхозе, только в другом районе республики. Все ее дети получили высшее образование, стали врачами, инженерами, агрономами. В день ее рождения они собираются в родном доме и низко склоняют голову перед ней, некогда забитой батрачкой, пасшей кулацкий скот. В другом районе нашел я Стяпукаса, работает он бригадиром и поет совсем не ту песню, что певал в годы моего детства. Отыскал я и батрака Пятраса, несшего свет революции в темную литовскую деревню. Теперь он председатель одного из лучших колхозов республики. Герой Социалистического Труда… Обнялись мы с ним, расцеловались, вспомнили детство, смахнули слезу. И тут я внезапно понял: можно приниматься за роман. Уже можно. Теперь получится».Ю. Балтушис

Юозас Каролевич Балтушис

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Тонкий профиль
Тонкий профиль

«Тонкий профиль» — повесть, родившаяся в результате многолетних наблюдений писателя за жизнью большого уральского завода. Герои книги — люди труда, славные представители наших трубопрокатчиков.Повесть остросюжетна. За конфликтом производственным стоит конфликт нравственный. Что правильнее — внести лишь небольшие изменения в технологию и за счет них добиться временных успехов или, преодолев трудности, реконструировать цехи и надолго выйти на рубеж передовых? Этот вопрос оказывается краеугольным для определения позиций героев повести. На нем проверяются их характеры, устремления, нравственные начала.Книга строго документальна в своей основе. Композиция повествования потребовала лишь некоторого хронологического смещения событий, а острые жизненные конфликты — замены нескольких фамилий на вымышленные.

Анатолий Михайлович Медников

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза