Лира и Кошмар

Чужаки не должны были видеть их лиц. Каждый, чья маска была повреждена, а лицо открыто, обязывался принести себя в жертву богине, дабы избавиться от позора. Сейчас у него, правда, хватило сил только на то, чтобы несвоевременно икнуть. Идиотская, по правде говоря, ситуация.

А потом темнота накрыла его: схватила, завертела-закружила да утащила в свое логово, чтобы пугать страшными снами и неприятными воспоминаниями из детства.

«Возможно, у меня все еще имеется шанс отыграться, – с отчаянной надеждой подумал Кошмар, хватаясь за ускользающую нить реальности. – Черная Материя, я умоляю тебя! Подари мне силу, одолжи прану, чтобы я мог воспротивиться магии этой девицы!»

Ответом ему была лишь абсолютная тьма, обезличенная, суровая, молчаливая. Прожорливая богиня молчала, равнодушная к своему проигравшему детищу – и Кошмар окончательно провалился в небытие.

Адриан лежал на лестнице, его голова покоилась на ковровой дорожке узкого коридора. Шея извернулась под неестественным углом, рот пенился слюной, пустые глаза уныло таращились в никуда. Теперь их чернота была абсолютом, и в ней не было ни капельки осознанности или жизни. Девушка приблизилась к учителю, плавно опустилась на колени и вздохнула, опустив плечи.

«Упал с лестницы, когда нес из чердачной комнаты необходимое зелье. Какая странная и ужасная кончина!»

А она ведь почувствовала неизбежность его смерти. Спасла от Маски, подумала, что изменила судьбу – но нет. Ночной эльф все равно умер, просто другим образом.

«Какой же тогда смысл стараться, если Триединая уже написала свой бессердечный сценарий?!»

Элеонора осторожно разжала ладонь своего наставника (та была еще совсем теплой) и взглянула на пузырек с переливающейся внутри цветной жижей. И сосуд, и содержимое были целехоньки.

– Бобби! – позвала она. Мыслеобраз разлетелся по башне, и быстрые шаги домового начали спешно приближаться к девушке откуда-то снизу. – Бобби, у нас здесь беда!

Шаги ускорились, и через пару минут домовой уже стоял на коленях рядом со своей госпожой, печально глядя на недвижного ночного эльфа – последнего в своем роде. Его жизнь была лишена подвигов, печальна и бесславна. Он увидел смерть своего народа, посвятил себя взращиванию девчонки, явление на свет которой и обещало пришествие Масок, а затем погиб, сломав шею во время падения с лестницы. Какая дурацкая биография – о такой не напишешь песню, не воспоешь в стихах или балладах.

– Я видела его смерть, – прошептала Элеонора белесыми губами. – Знала, что он умрет сегодня.

– Новая способность? – тихо спросил Бобби, печально всхлипывая; он не мог отвести глаз от своего хозяина, от его красивого лица с горбатым носом, от длинных черных волос, спокойно лежавших на красной ковровой дорожке. – Вы растете с каждым днем, хозяйка.

– Не то чтобы меня это не радовало, но… – Девушка сглотнула, попыталась сдержать слезы – и все же разрыдалась, закрыв лицо руками. – Но… Но…

– Да, госпожа моя? Что такое? – терпеливо выспрашивал домовой, поглаживая ее по худеньким плечикам и костлявым смуглым рукам. – Может быть, я смогу успокоить Вас горячим ромашковым чаем?

– Бобби, ты…

– Я…

Его глаза округлились. Понимание пришло.

– Когда? – спросил он завороженно.

– Через три дня.

– Значит, Маски нападут на башню и уничтожат ее, – вздохнул домовой, опустив плечи. – Будучи духом-хранителем этого места, я не могу покидать его, а значит, задержу злодеев, позволив Вам бежать.

– Но я не хочу бежать одна, – выдохнула Элеонора, складывая руки в молитвенный жест. – Я ведь совсем одинока! Кроме тебя и наставника, у меня никого нет! Всю свою жизнь я…

– Это позади, – сухо ответствовал Бобби, отстраняясь от объятий; впервые его лицо было настолько непроницаемо и серьезно. – Теперь, когда господин Адриан умер, его чары спали и больше не действуют. Люди перестанут игнорировать Вас и не замечать, наконец-то начнут воспринимать всерьез.

Девушка задрожала всем телом.

– Это еще страшнее.

– Вы же знаете, для чего мы с наставником делали это. Почему прятали Вас здесь, лишая возможностей контактировать со внешним миром достаточно близко, чтобы обзавестись друзьями или врагами из числа людей снаружи.

– Я не понимаю.

Черные глаза ночного эльфа окончательно застекленели. Элеонора знала, что наставник никогда ее не любил, однако сейчас невыносимое желание обнять его, прижать к груди и успокоить стало невыносимо сильно. Ей так хотелось вернуться на несколько часов назад, взять мужчину за руки, словно лучшего друга, сказать хотя бы пару слов благодарности.

«Надеюсь, Триединая приняла Вас в своих чертогах, и теперь Вы счастливы, проводя время со своим народом».

Девушка улыбнулась сквозь слезы.

«Я знаю, как Вы скучали по дочери. Как обнимали ее обгоревший портретик, вынесенный из огня. Как укачивали тряпье и пели ему песни. Я считала, что Вы медленно, но верно сходите с ума, однко сейчас я понимаю… Это я черствая идиотка. Простите, простите меня».