Лис Севера. Большая стратегия Владимира Путина

Струве, который был идейным вдохновителем постреволюционного (или, точнее, контрреволюционного) либерального консерватизма, не занимался специально его теоретическим обоснованием. Зато это сделали его духовные и политические соратники — прежде всего С. Л. Франк и И. А. Ильин. Что касается соотношения традиции и новаторства, Струве неоднократно высказывался о том, что для будущей России (то есть для нас) единственно приемлемым будет «сочетание идей свободы и движения вперед с идеями порядка и чувствами любовного охранения традиций»[205]. Обоснование такому сочетанию, казалось бы, несочетаемого дал С. Франк в неоднократно мною цитированной книге «Духовные основы общества».

Я не буду здесь углубляться в религиозно-философскую аргументацию Франка, который показывает, что в последних глубинах духовной жизни — как индивидуальной, так и коллективной — в нераздельном единстве действуют как сверхвременность, так и временное течение жизни: «В глубине соборной исторической жизни человечества, как и в глубине индивидуального духа, неустанно и неустранимо совместно участвуют и традиции, сохраняющие силы прошлого в настоящем и передающие их будущему, и творческая энергия духовной активности, устремленная к будущему и рождающая новое»[206]. Однако во вне, в текущей повседневной общественно-политической жизни эти два момента выглядят противоречащими друг другу и часто вступают в противоборство. Они сотрудничают между собой, но в форме неустанной взаимной борьбы. Из этого следует «общее нормативное требование необходимости их постоянного примирения»[207]. В началах консерватизма и творческой инициативы мы имеем таких антагонистов, которые как бы прикованы друг к другу, питаются и живут каждый за счет другого и потому «призваны к мирному сотрудничеству и согласованию»[208].

Тут важно еще раз вспомнить, что несколько ранее и по более конкретным политическим поводам об этом же «духе соглашения и единения» говорил и писал П. Струве, пытавшийся примирить «правые» и «левые» силы зарубежья ради их общего национального призвания и национального дела — возрождения России. «В политике, — писал Струве, — так же как в частной жизни, сила и твердость вовсе не в самодурстве и не в драчливости, а, наоборот, именно в способности уважать чужие мнения, чужую личность, чужое право и приходить с этим не моим мнением, не моим правом к какому-то разумному соглашению, которое всегда отыщется как некая справедливость или правда»[209]. Учитывая обстоятельства в русском рассеянии, где не было государственной власти и всякое повиновение и дисциплина должны были быть совершенно добровольными, Струве констатирует: «Это обстоятельство, невозможность опереться на приказ и принуждение, невозможность, существующая и для тех, кто должен мыслиться приказывающим и принуждающим, и для тех, кто мыслится и мыслит себя повинующимся, с особой силой должно было бы внушать дух соглашения и практику согласия»[210]. Можно отметить, что указанная Струве ситуация очень напоминает сегодняшнюю, с той лишь разницей, что те, кто мыслится приказывающим и принуждающим, добровольно и ответственно отказываются от своего права на то, чтобы строить новую Россию путем приказа и принуждения, а выбирают «дух соглашения и единения». Этим духом проникнуты последние выступления президента Д. А. Медведева[211], об этом писал несколько лет назад В. Ю. Сурков[212]. И об этом неустанно говорил начиная с 2000 года В. В. Путин[213]. Собственно, слова о «духе соглашения и единения» можно было бы поставить эпиграфом к деятельности политической партии «Единая Россия».

Впрочем, вернемся к вопросу о традиции и новаторстве. Исходя из того, что «жизнь по самому существу своему есть неустанный поток становления, творческий порыв, прилив в эмпирию бытия новых творческих сил и содержаний, беспрестанно рождаемых в темных недрах свободного духа»[214], Франк предупреждает, что великое начало охранения, если оно направлено на формальное удержание наличного порядка вещей, может стать причиной окостенения социальной ткани и ее паралича. С другой стороны, принцип творческой инициативы, отрицающий ценность и силу давних традиций, порождает скорее видимость новизны и становится сам бессильным и непроизводительным. «Консерватизм, — пишет Франк, — ставший реакцией, стремлением сохранить не жизнь, а безжизненные окостеневшие формы, по самому существу своему разрушителен; радикализм, ставший бунтарством, революцией, по самому существу своему реакционен, ибо, разрушая, не ведет жизнь вперед, а через ее ослабление отталкивает назад, на низший уровень»[215].