Лис Севера. Большая стратегия Владимира Путина

Дальнейшее исследование ценностного поля либерального консерватизма и, следовательно, идеологии «Единой России» — дело ближайшего будущего. Пока же надо в завершение обосновать еще несколько тезисов.

31. Контрреволюция

Все хрестоматийные идеологии имеют реактивную природу, то есть были реакцией на те или иные вызовы или тенденции. Так, либерализм стал реакцией на феодальные порядки и абсолютизм, консерватизм — на вызовы либерализма и Французской революции. То же — с социализмом, который «стал реакцией против роста промышленного капитализма»[230]. Не стала исключением идеология В. В. Путина и его партии. Идеология Путина стала реакцией на революцию 90-х годов и в этом смысле была контрреволюционной.

Констатируя во втором Послании Федеральному собранию частичное достижение политической стабильности, Путин предупреждает общественные ожидания радикальных перемен, в том числе кадровых. «Мы не боимся, — говорит Путин, — и не должны бояться перемен. Но любые перемены — политические и административные — должны быть оправданы обстоятельствами. Конечно, общественные ожидания и опасения появляются не на пустом месте. Они основаны на известной логике: за революцией обычно следует контрреволюция, за реформами — контрреформы, а потом и поиски виновных в революционных издержках и их наказание, тем более что собственный исторический опыт России богат такими примерами. Но пора твердо сказать: этот цикл закончен, не будет ни революций, ни контрреволюций. Прочная и экономически обоснованная государственная стабильность является благом для России и для ее людей, и давно пора научиться жить в этой нормальной человеческой логике, пора осознать, что предстоит длительная и трудная работа»[231]. На самом деле это вполне контрреволюционный подход, но не в том банальном и поверхностном смысле, что контрреволюция — это революция наоборот. Это более глубокий и целительный для России контрреволюционный подход как изживание революционности как таковой. В рамках такого подхода реставрация — столь же ошибочный выбор, как и революция. Тут стоит вспомнить о подходе Струве, который четко разделял «состояние государства» и «состояние революции» (см. выше).

В цикле «революция — контрреволюция», о котором говорит Путин, контрреволюция, по определению Струве, «мыслится неотвратимо заключенной в революционный процесс»[232]. В таком значении контрреволюция — это просто-напросто революция наоборот. Но этому единому революционному процессу Струве предлагал противопоставить «духовное отрицание революции». Так как, по формулировке Струве, «революция, каковы бы ни были идеи, ее вдохновляющие или вдохновлявшие, существенно была разрушением и деградацией всех сил народа, материальных и духовных»[233]. Русская революция была огромным, невиданным в истории падением и понижением культуры. «Россия, — пишет философ, — может выздороветь только коренным духовным преодолением революции»[234].

При этом России нужна не реставрация, а нечто гораздо более глубокое и духовное: целый ренессанс. «России нужна не политическая реставрация, а глубокое духовное возрождение, — пишет Струве. — Перед задачами такого возрождения исчезают все чисто политические проблемы, споры о которых могут получить смысл только тогда, когда русские люди вновь духовно вернутся в страну своих отцов»[235]. Это и есть возвращение к традиционным, исконным, коренным ценностям, о которых с самого начала своего правления говорил Путин и о котором говорится в базовых документах «Единой России».