Лис Севера. Большая стратегия Владимира Путина

О таком разрыве политического поля в России накануне революции 1917 года, приведшей-таки к гражданской войне, писали русские политические мыслители. И тут надо отметить, что схожая ситуация была вполне осознана при формировании «Единой России». Так, Б. Грызлов на II съезде партии говорил: «Энергия догматического противостояния “правых” и “левых” раскалывает общество, порождает социальные конфликты. Она должна быть преодолена энергией согласия»[111].

15. Предпосылки гражданской войны

С. Л. Франк в своей знаменитой статье, давшей название сборнику «Из глубины» (De Profundis, 1918), задается вопросом о том, почему перед лицом революции оказались бессильны все так называемые буржуазные, направленные на укрепление и сохранение государственного единства, общественного порядка и «морально-правовой дисциплины», партии? Таковых традиционно было две: либерально-прогрессивная и консервативная. Основная причина слабости либеральной партии заключалась в том, что у нее отсутствовало самостоятельное и положительное общественное миросозерцание. «Наши либералы и прогрессисты в своем преобладающем большинстве суть отчасти культурные и государственно-просвещенные социалисты… отчасти же — по-лусоциалисты, то есть люди, усматривающие идеал в половине отрицательной программы социализма, но несогласные на полное его осуществление». В результате защита начал государственности, права и культуры оказалась у них недостаточно философски обоснованной и имела скорее значение тактического и риторического приема, чем ясного принципа.

В целом, по мнению Франка, слабость русского либерализма есть слабость любого позитивизма и агностицизма перед лицом материализма или — что то же — слабость осторожного, в полном смысле «либерального» нигилизма перед нигилизмом большевистским, прямолинейным, «совершенно слепым и потому бесшабашным»[112]. То есть можно сказать, что не имеющие самостоятельного и положительного общественного миросозерцания либералы всегда проигрывают и сдаются на милость большевиков (вчерашних и сегодняшних), более прямолинейных и агрессивных, готовых к откровенному популизму и насилию.

С консерваторами, по Франку, произошло то же самое. «Русский консерватизм, — пишет философ, — опирался на ряд давних привычек чувства и веры, на традиционный уклад жизни, словом, на силы исторической инерции, но он уже давно потерял живые духовные и нравственные корни своего бытия»[113]. В России было немало нравственно и умственно глубоких, духовно одаренных консервативных мыслителей, как, например, славянофилы, но «господствующий консерватизм не хотел использовать их, чуждался их именно как носителей живых, будящих общественное сознание идей. Русский (официозный. — А. К.) консерватизм, который официально опирался и отвлеченно мечтал опираться на определенную религиозную веру и национально-политическую идеологию, обессилил и обесплодил себя своим фактическим неверием в живую силу духовного творчества и недоверием к ней»[114]. В результате консерватизм выродился в реакцию и пошел на поводу у черносотенцев — таких же, как большевики, то есть более прямолинейных и агрессивных, готовых к откровенному популизму и насилию.

На это стилевое единство крайне левых (большевиков) и крайне правых (черносотенцев) указал уже после революции 1905 года Петр Струве[115]. Об этом же с учетом нового трагического опыта пишет после революции 1917 года Семен Франк: «Самый замечательный и трагический факт современной русской политической жизни, указующий на очень глубокую и общую черту нашей национальной души, состоит во внутреннем сродстве нравственного облика типичного русского консерватора (читай: реакционера. — А. К.) и революционера: одинаковое непонимание органических духовных основ общежития, одинаковая любовь к механическим мерам внешнего насилия и крутой расправы, то же сочетание ненависти к живым людям с романтической идеализацией отвлеченных политических форм и партий. Как благородный мечтательный идеализм русского прогрессивного (читай: либерального. — А. К.) общественного мнения выпестовал изуверское насильничество революционизма и оказался бессильным перед ним, так и духовно еще более глубокий и цельный благородный идеализм истинного консерватизма породил лишь изуверское насильничество «черной сотни»[116]. Согласитесь, стилевое единство, периодически оформляемое организационно, существует и между нынешними внесистемными радикалистскими политическими силами. Неспроста и так называемые «несогласные» из «Другой России», и ДПНИ со своими приспешниками выбрали в качестве формы демонстрации своих протестных настроений одну и ту же форму — марши.