Лиса в курятнике (СИ)

Вздохнул.

Пожаловался:

- И кому теперь? Родственничков тьма... моих... только и ждут, когда... а Микитка этот - дрянь человечишко... письма он писал... ласковые... сам прослезился, читаючи, чего уж про Аленку говорить? Ее светом поманили, и полетела, глупенькая моя... умел бы, объяснил, только... аккурат в тот вечер, когда мне про Микитку этого доложились, она и сунулась со своей любовью. А я не сдержался... у меня норов вовсе дурноват изрядно, а тут уже... - он махнул рукой. - Показать бы ей... он про любовь писал, а сам с бабой одной сожительствовал. И главное, не то, что детишек ей сделал троих, да без браку, то на его совести всецело... колотил он ее, пару раз, сказывали, едва до смерти не забил. И не только ее... детишек тоже не щадил... вот...

Он вновь потер грудь.

- А черного кобеля добела не отмоешь. Где одна, там и другая... может, пока я живой, еще и поостережется, а мне уж недолго. И останется Аленка с этой вот нелюдью. Как скоро он ее в могилу сведет...

- Почему не объяснили?

- Так... не умею я... с бабами говорить... тогда наорал, а другим разом... девка ж она неразумная... любила его, подонка этакого, сумела бы оправдать. Небось, людишки мои, когда с той его сожительницей беседу вели, тоже спрашивали, отчего терпит... из любви... тьфу на такую от любовь.

Он плюнул смачно на узорчатый паркет и сапогом растер.

- Я-то сперва подумывал нанять кого, чтоб объяснили Микитке этому, куда лезть не надобно, только... поймите, я порядочный человек, смертоубийство - грех... намяли б ему бока раз, другой... помогло бы, я эту породу знаю, трусоватые... но когда б меня не стало, появился бы вновь. И тогда что? Нет... надо было Аленку пристроить, чтоб в руки надежные. А тут конкурса эта. Чем не повод? Я и подумал, отправлю, пущай оглядится. Что она видала, кроме нашенской глухомани? Глядишь, понравился бы кто... мы люди небедные, я б за Аленкою приданое положил... а этот шельмец, верно, почуял, что уходит... следом... и убил... убил...

Тарушкевич покачивался, повторяя это слово на разные лады, не способный поверить, что и вправду нет больше его Аленки.

- Найдите... - он замер и вновь грудь потер, пожаловался, - ноет, проклятущее... найдите и веревку... на площади, чтоб неповадно было...

- Найдем, - пообещал Димитрий, хотя и сомневался, что этот самый Микитка, шельмец и охотник до легких денег, и вправду столь уж виновен.

Как он добрался до дворца?

Каким образом проник?

И главное, зачем убил Алену? Она-то к его планам отношения не имела, да и сама Алена ценна была живой. И как показывала память, первой своей любви она не изменила, готова была к побегу. но Микитку определенно найдут.

Для порядку.

...с Кульжицким вышло иначе.

Отец покойной держался подчеркнуто вежливо, да и убитым горем вовсе не выглядел, скорее уж во взгляде его виделось некоторое недовольство. То ли тем, что умерла дочь до крайности не вовремя, то ли тем, что разговорами своими привлекла к роду ненужное внимание.

- Сочувствую вам, - Димитрий указал на кресло. - И понимаете, почему мы не хотим предавать историю огласке...

- Потому что слухи пойдут не на пользу короне.

Бартольд Кульжицкий при дворе жил давно, полагая себя, если не опытным интриганом - как раз-то интриг Кульжицкие чурались, - то всяко человеком сведущим, тонко чувствующим происходящее.

- Именно, - не стал отрицать Димитрий.

- Понимаю. Положение и без того нестабильно. Его императорское Величество нездоровы, а императрица, говоря начистоту, не имеет должной поддержки.

Надо же, какая откровенность.

- Наследник, - Бартольд поморщился, - успел проявить себя... весьма определенным образом. И опровергнуть эти слухи будет весьма затруднительно. Я понимаю желание короны реабилитироваться в глазах подданных и подыскать Алексию подходящую невесту. Брак, несомненно, укрепил бы его позиции... это мудро, да...

Он щелкнул пальцами, вызывая махонький огонек.

- Мне лишь не понятно, кому в этом благом деле помешала моя несчастная дочь.

- Мне тоже, - Димитрий откинулся, разглядывая собеседника. До того он с Кульжицким дела не имел. Нет, с Бартольдом и сыновьями его случалось сталкиваться, все ж людей во дворце было не так уж и много. Но одно дело раскланяться на званом вечере и другое по делу беседовать.

- То есть, вы понятия не имеете, кто ее убил?

- Увы.

- И надеетесь, что я вам помогу?

- Хотелось бы... видите ли... ваша дочь имела неосторожность вести разговоры весьма определенного толка...

- Дура, - прервал Бартольд и поморщился. - Не подумайте, что я ее не любил. Любил. Однако это не мешало мне здраво оценивать ситуацию.

Черный строгий сюртук.

Белоснежная рубашка. И единственным украшением - серебряные запонки с жемчугом.