Лиса в курятнике (СИ)

- И вам доброго вечера, - сказала Авдотья Пружанская, глядя хмуро, с недоверием. - А батюшка-таки говорил, что вы когда-нибудь да убьетесь... вижу только, что плохо старались...

- В следующий раз буду стараться лучше, - мрачно ответил Стрежницкий, раздумывая над тем, сколь сильно способна дочь старого приятеля испортить игру.

Сильно.

Помнится, прошлый визит к приятелю прошел вовсе не так уж гладко, как хотелось бы. И в глазах общества эта история с поручиковой женой выглядела преотвратнейше. Кто ж виноват, что эта дура решила бросить бесперспективного, как ей казалось, мужа. И ладно бы сделала это тихо, так нет, на весь городок объявила, будто знать его не желает и вовсе сожалеет о некогда совершенной глупости.

А Стрежницкий, стало быть, виноват.

Роковой соблазнитель.

Он, между прочим, ей ничего не обещал, а что браслетку с гранатами подарил, так он всем своим амантам подарки делает...

...да и не в любви там дело, но кто ж поверит, если правду сказать.

И кто позволит ее сказать.

Авдотья смотрела хмуро.

С упреком.

А ведь... сколько ей было? Годочков пятнадцать? Самое оно, романтичная барышня, история о любви, а тут любовь... с подвохом.

- Уж постарайтесь, - она подошла и подушку поправила, правда, почему-то появилось ощущение, что с куда большею охотой Авдотья эту подушку на лицо положила бы да и прижала...

- Всенепременно...

И у постели присела, будто это она невеста. А рыженькая не перечит. Заняла другой угол, аккурат напротив начальства, пологом прикрытого, взглядом вперилась. И молчит... с укоризной этак молчит... от взглядов этих лежать стало на редкость неудобно.

Стрежницкий глаза закрыл.

Застонал тихонечко.

И получил тычок в бок.

- А батюшка говорит, - вредным тоном произнесла Авдотья, - что мужчина должен переносить страдания молча, не жалуясь...

- Я и не жалуюсь, - стало обидно.

- И правильно. Пить хотите?

- Пить - нет, а выпить не отказался бы, - Стрежницкий поерзал, пытаясь устроиться поудобней, правда, вновь скривился, на сей раз взаправду: руку свело судорогой, пальцы дернулись. А целитель утверждал, будто последствий не будет, но Стрежницкий нутром чуял - врет, собака этакая.

И завязать придется, что со двором, что с дуэлями.

Как ни странно, но Авдотья встала, вышла и вернулась с бутылкой красного вина.

- А у вас там беспорядок, - сказала она между прочим, наполняя вином не особо чистый кубок. - Вы б хоть позвали кого прибраться...

Он бы позвал, только кого?

Лакей давешний до уборки не снизойдет.

Михасик, которому Стрежницкий доверял всецело, уехал, а прочие... как знать, чего накопают. Он-то за ними приглядеть не способны. Правда, начальство укоризненно головой покачало: мол, мог бы и сказать, неужто не отыскалось бы в конторе специалистов подходящих.

Вино Авдотья водой разбавила и поинтересовалась:

- Сидеть можете?

- Только если на подушках...

- А ему не вредно будет? - подала голос рыжая, но поднялась и подушки в гору собрать помогла.

- Глядишь, и не отравится... а вообще батюшка всем в госпитале красное вино велел выдавать. Оно для кроветворения полезное очень. Особенно, если горячее и с приправами. Приправы есть?

- Нет, - с немалым облегчением сказал Стрежницкий.

- Плохо. Эй, милейший, - Авдотья окликнула лакея. - Будьте любезны, велите, чтобы на кухне вина согрели, с корицей, кардамоном и непременно красным перцем...

Стрежницкий скосил взгляд, но начальство хранил молчание, а лакей поспешил исчезнуть, бросивши немощного подопечного наедине с подозрительными девицами. Авдотья же протянула кубок подруге и спросила:

- Будешь?

- Спасибо, но...

- И я не буду... зря перевели. Ничего, сейчас нам правильное вино доставят... - и глаза как-то нехорошо блеснули, отчего у Стрежницкого появилось преогромнейшее желание притвориться умирающим. Правда, что-то да подсказывало: не поможет.

...впрочем, горячее вино со специями оказалось не таким уж поганым. Правда, сразу на сон потянуло, но... он раненый, ему можно. И Стрежницкий позволил себе провалиться в сон, будто знал, что нынешний будет обыкновенным, глубоким и, главное, напрочь лишенным видений.

Наследник Арсийской империи изволил гневаться.

Он капризничал.

Отказывался примерять дорогой коверкотовый костюм с укороченными брюками и даже швырнул расческой в излишне занудного лакея. Впрочем, поймав расческу на лету, последний подал ее Его императорскому высочеству.

Цесаревич выпячивал губу.

Раздраженно постукивал босою пяткой по полу, напрочь игнорируя теплейшую медвежью шкуру, на которой обычно и приходили примерки.

- А... Митька... вот скажи, что я в этом костюме похож на идиота, - Лешек отставил ногу, и брючина поползла вверх, обнажая розоватую кожу. - Еще носки придумали... длинные.

- Гольфы, - счел нужным уточнить портной, который стоял тихонечко, лишь лицо кривил в обиженной гримасе. - Полосатые...

- Вот правильно, полосатые носки поверх штанин - самое оно...