Лиса в курятнике (СИ)

- Прежде всего тем, что нарушается кровообращение, а это в свою очередь приводит к повреждениям тканей, которые не ощущаются, и не всякий целитель их обнаружит, однако в последствии на месте этих повреждений возникают опухоли...

- Это вы о чем? - Таровицкая выбрала строгого кроя платье темно-кофейного колеру. Волосы она заплела в тугую косу, а шляпку и вовсе держала в руках.

- О моде, - ответила Одовецкая, отворачиваясь. - Поразительная беспечность... а посмотри на туфли? Разве можно носить такое?

- Носить можно, - Таровицкая проводила взглядом высокую девицу на тонких, что карандашики, каблучках. Туфли были, безусловно, прелестны, но и сама Лизавета гадала, как на этакой красоте вовсе передвигаться получается. Вот она бы не устояла, а девица ничего, порхает и выглядит вполне счастливой. - Дело не в туфлях.

- А в чем?

- В головах... папенька так и говорит, что почти все проблемы именно там.

Одовецкая вспыхнула было, но...

Появилась Анна Павловна, и девицы замолчали. А Лизавета испытала весьма нехорошее чувство удовлетворения, ибо одета статс-дама была нарочито просто. Синий костюм с вышитым шифтом императрицы, белая блуза, плоская шляпка с махоньким перышком...

И знакомый блокнот в руках.

- Вижу, вы готовы, - и вновь почудилось, будто Анна Павловна с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться. - В таком случае, сейчас я зачитаю список, действовать вам придется совместно, а потому надеюсь, что друг к другу вы отнесетесь с уважением и любовью. В остальном же, экипажи ждут. И ваши кураторы тоже. Они и объяснят вам суть задания... верю, вы подойдете к исполнению его со всей ответственностью...

Лизавета закрутила головой, пытаясь высмотреть в толпе красавиц Авдотью, но... то ли той не было, то ли скрывалась она...

...да и собственное ее имя прозвучало вовсе не в той компании, на которую Лизавета рассчитывала.

- Идем, - Одовецкая взяла Лизавету под руку. - Можно считать, мне повезло. Если придется работать в группе, то уж лучше с тем, кто не вызывает раздражения.

Пожалуй, это можно было счесть похвалой.

Арсинор был велик.

Разрезанный каналами, соединенный мостами, он казался Лизавете этаким каменным кружевом, наброшенным поверх драного наряда. В нем удивительным образом находилось место и паркам, и особнякам, и суетливым, живущим какой-то своею собственной жизнью, торговым кварталам.

Экипажи двигались цугом.

По Лифляндской улочке, громыхая колесами по каменьям старой мостовой, и уже на Севрюжий тракт, который власти несколько раз переименовывали, а он все одно оставался Севрюжьим. Ближе к зиме потянутся по нему подводы, бочками груженые, повезут осетров и севрюг ко двору. Пока тракт был люден, но не сказать, чтоб до заторов. Вот мимо прокатилась телега, груженая доверху сеном, а за нею, вприпрыжку, скакали босоногие городские мальчишки, и гимназистик к ним прибился, машет портфельчиком, свистит заливисто, лошадку подгоняя. Только та, мохнатенькая, к этаким фокусам привычна, знай, бредет, копытцами постукивая.

Вот проплыли мимо модного дома, перед которым скопилось изрядно экипажей. Бродят компаньонки, стараясь не заглядываться на витрины. Беседуют о чем-то степенные господа. Поговаривали, что модный дом и по ночам работал, правда, тогда привозили сии господа не жен с дочерьми, но дам иного свойства, пора куда более милых сердцу и кошельку.

За модным домом начиналась Кофейная улочка, где жизнь текла неторопливо. И здесь кофейни сменялись небольшими лавками, многие из которых существовали не одну сотню лет. Далее были Садовая и Булочниковая. И Лизавета покосилась на спутниц. Одовецкая сидела, задумчивая, кажется, не замечающая, куда их везут. Таровицкая напротив, не скрывая любопытства крутила головой. И рот приоткрывала, явно желая задать вопрос, но тут же закрывала.

Губки покусывала.

И вновь, забывая о приличиях, начинала ерзать нетерпеливо. Теперь, вне окружения дворца, она казалась совсем юной.

Когда первый экипаж свернул на боковую улочку, кривенькую, ведущую, сколь Лизавета помнила, к городской окраине, она удивилась. Однако и вторая коляска исчезла за поворотом, а там и третья затерялась в хитросплетении местных улочек.

Дома стали ниже.

Шире.

Беднее.

Они тянулись, прирастая один к другому, нелепо приклеиваясь серыми стенами, и лишь длинные крыши из битого шифера, наспех залатанного, когда досками, когда соломой, казались единым полотнищем. Здесь дурно пахло, а мостовая исчезла, сменившись обыкновенною ухабистою дорогой. Теперь колеса поднимали пыль, но Лизавета все одно радовалась: весной здесь было бы куда хуже.

- Полагаю, - фрейлина, представившаяся Мартой Игнатьевной поправила перчаточку с обрезанными пальчиками, - пришло время объяснить вам суть задания. Вам, должно быть, известно, что Ее императорское Величество весьма озабочены...

...колесо попало в яму, заполненную грязью, и коляску отчетливо тряхнуло, что, впрочем, нисколько не повлияло на фрейлину.