Лисао

Я с юных лет хотел быть бескорыстным
И шел по справедливому пути,
Всего превыше чтил я добродетель,
Но мир развратный был враждебен ей.
Князь испытать меня не мог на деле,
И неудачи я терпел во всем,
Вот отчего теперь скорблю и плачу,
Вот отчего я душ своих лишен.
Так Царь небес к вещунье обратился:

«Внизу я вижу человека,
И я хочу ему помочь,
Без душ обеих он остался[192],-
Ты их, гадая, отыщи».

Вещунья Ян в ответ сказала:
«Я ведаю лишь снами, Царь!
Мне трудно твой приказ исполнить.
И для гаданья краток срок.
Боюсь, что он умрет скорее,
Чем души я верну ему».
И воззвала, с небес спускаясь:

«Душа, вернись, вернись, душа!
Зачем, покинув тело господина,
Душа, ты бродишь в четырех краях?
Зачем ты родину свою забыла[193],
Всем бедствиям себя подвергла ты?
Душа, вернись, вернись, душа!
Восточной стороне не доверяйся,
Там великаны хищные живут
И душами питаются людскими;
Там десять солнц всплывают в небесах
И расплавляют руды и каменья,
Но люди там привычны ко всему...
А ты, душа, погибнешь неизбежно.
Душа, вернись, вернись, душа!
Той стороне не должно доверяться!

Душа, вернись, вернись, душа!
И в южной стороне не оставайся!
Узорами там покрывают лбы,
Там человечину приносят в жертву
И стряпают похлебку из костей.
Там ядовитых змей несметно много,
Там мчатся стаи великанов-лис;
Удавы в той стране девятиглавы.
Вся эта нечисть там кишмя кишит,
Чтоб пожирать людей себе на радость.

Душа, вернись, вернись, душа!
Иди обратно, о, иди обратно,
Там оставаться никому нельзя!
Про вредоносность запада послушай:
Повсюду там зыбучие пески,
Вращаясь, в бездну льются громовую.
Сгоришь, растаешь, сгинешь навсегда!
А если чудом избежишь несчастья,
Там все равно пустыня ждет тебя,
Где каждый муравей слону подобен,
А осы толще бочек и черны.
Там ни один из злаков не родится,
И жители, как скот, жуют бурьян.
И та земля людей, как пекло, жарит...

Воды захочешь, — где ее найти?
И помощь ниоткуда не приходит,
Пустыне необъятной нет конца...
Приди обратно, о, приди обратно,
Замедлив там, столкнешься ты с бедой.

Душа, вернись, вернись, душа!
На севере не вздумай оставаться:
Там громоздятся льды превыше гор,
Метели там на сотни ли несутся...
Приди обратно, о, приди обратно,
Там долго невозможно пребывать...

Вернись, душа, душа, вернись!
Душа, не торопись взойти на небо:
Там тигры ждут у девяти застав[194],
Они грызут людей, с земли пришедших.
Девятиглавцы рыщут в небесах,
В день вырывая девять тысяч елей.
Там волки глаз не сводят с человека
И стаями скитаются вокруг,
Они играют мертвой головою
И к бездне тело бедное влекут.
Царю небес они о том доносят,
Затем идут спокойно на ночлег.
Взлетев туда, себя навек погубишь...

Душа, вернись, вернись, душа!
Не опускайся и в столицу Мрака[195]:
Там у князей по девяти рогов,
Острее их рога всего на свете,
Их спины толсты, пальцы их в крови,
И за людьми они гоняться любят —
Трехглазые, с тигриной головой,
И тело их с быком могучим схоже,
И человечину они едят...
Душа, вернись, душа, приди обратно,
А то несчастья ты не избежишь!

Душа! Вступи в врата Инчэна[196],
Здесь заклинатель ждет тебя,
Чтоб указать тебе дорогу,
И твой наряд уже готов.
Над ним без устали трудились
Трех княжеств чудо-мастера.
Чтоб вызвать душу, все готово —
И причитанья начались.

Душа! Приди, приди обратно
В жилище прежнее свое.
И на земле и в небе дальнем —
Везде опасностей не счесть!
Уже твой образ в отчем доме,
Там в тишине ты отдохнешь.
Просторны залы и покои,
Балконы пестрые легки,
И в девять ярусов беседки
На горы дальние глядят,
Резные двери в позолоте,
Резные брусья над дверьми.
Здесь зимние теплы хоромы,
Прохладен дом твой в летний зной;
Сад обежав, поток вернулся,
Сверкает и журчит вода,
Омыта зелень светлым ливнем,
Нарциссы нежит ветерок,
Он пролетел сквозь зал и спальни,
Где ярко-красны потолки,
Где отражаются циновки
В отполированной стене
И разноцветная одежда
Висит на яшмовых крюках.
Украсил жемчуг покрывала:
Они пестреют и блестят;
За стенкой из циновок ложе,
Шелк полога над ложем бел
И яркими увит шнурами,
Что бесподобно сплетены.
О, ты увидишь в тех покоях
Так много редкостных вещей...
Горят, благоухая, свечи.
Все пышно... И все ждет тебя.
Шестнадцать молодых служанок
Придут, чтоб угождать тебе.
Наскучат — замени другими, —
Немало есть невинных дев,
Подобных тем, которых иньский
Когда-то Чжоу Синь[197] любил!
Те девы ловки и проворны, —
Искусно кудри причесав,
Они на женской половине
В хоромах сказочных твоих
Служить готовы господину,
Смущенно взоры опустив,
Их речь с приличьями согласна,
А, кроме этих, есть еще
Красавицы в покоях тайных, —
Их очи влажны, бровь тонка,
И гордостью их взор сияет,
Когда пред пологом твоим
Они порой стыдливо медлят,
Готовые служить тебе!
Там полог в перьях алкиона
Высокий украшает зал,
Там киноварные балконы,
Темно-оливков цвет стропил.
Посмотришь вверх — резные балки
С фигурами драконов, змей.
Присядь и погляди в окошко —
Блеснут извилины пруда,
Где зацветает лотос белый
Среди каштанов водяных
И стеблей золотых кувшинок:
Все это движимо волной.
А свита в пестрых шкурах барсов
В пологой галерее ждет.
Уже приехали вельможи
В своих колясках расписных.
Вокруг цветы благоухают
В ограде редкостных дерев.
Душа, вернись, приди обратно,
Зачем тебе скитаться там?
Тебя родные с честью встретят,
Обильный приготовят пир, —
И рис, и спелую пшеницу,
И золотистое пшено.
Горьки и солоны приправы,
Остры и сладки — все тебе!
Там жирные хрящи разварят
И будет горьковат слегка
Отвар, как в царстве У[198] готовят...
Тебе барашка подадут,
Сок ягодный на стол поставят,
Подливкой будет полит гусь,
Большой накормят черепахой
И лебедями угостят!
Еды приятен запах пряный...
Лепешек рисовых гора
И всяческих сластей без счета.
Крылатый кубок будет полн
Густой наливкой цвета яшмы.
Потом отцедят, охладят
И разольют гостям по кубкам
Прохладно чистое вино.
Вернись, вернись в свое жилище!
Здесь будешь ты превознесен.
Еще в разгаре пированье,
А музыкантши стали в ряд,
Они забили в барабаны
И песню новую поют.
Поют: «Чрез реку переправа»,
А после: «С лотосом в руке»[199].
Уже красотки опьянели,
Румяны лица от вина,
Веселый блеск в глазах лукавых,
А взгляды — словно зыбь волны,
В своих узорчатых одеждах
Они прелестнее всего!
Неизъяснимо кудри вьются
Вокруг изящной головы.
По восемь в ряд плясуньи стали,
Чтоб танец царства Чжэн плясать.
Они скользят, стройней бамбука,
Склонясь, касаются столов,
Переплетаются подолы...
Гром барабана, флейты плач.
Дрожит чертог от этих звуков,
Но раздался родной напев —
Он чист, величествен и плавен.
Сменяя песню края У,
Рокочут цайские напевы,
И пенье с музыкой слилось.
Мужчины с женщинами вместе,
Отбросив правила, сидят, —
Они о вежестве забыли
И распустили пояса.
Уселись вэйские шалуньи[200]
Средь очарованных гостей,
Что вне себя от их причесок, —
Таких красавиц нет нигде!
Вот шахматы слоновой кости,
Еще игра есть в «Шесть костей»;
Все разделились, ставят ставки, —
Здесь самый смелый победит,
«Пять белых» звонко восклицая, —
Играют в кости целый день.
Но снова в колокол удары,
Вновь струны звонкие поют.
Ах, от вина не оторваться
Ни ночью им, ни ясным днем!
И восковые свечи ярко
В витых подсвечниках горят.
Свои заветнейшие мысли
В стихи изящные облечь —
Вот радость для людей достойных!
Единодушие воспеть.
Исчерпаны вина услады,
Теперь ликуй, что дома ты.
Вернись, душа! Приди обратно,
В обитель прежнюю вернись!»

Вот что сказать хочу я в заключенье:
В начале года, раннею весной,
Иду на юг я, государем сослан,
Растет трава душистая байчжи,
Зеленой ряски листики на водах.
Мой дальний путь через Луцзян[201] лежит,
И вот, по заливным лугам шагая,
Я вижу справа от себя Чанбо[202],
Я вдаль гляжу — как все вокруг пустынно,
А помню, с князем на охоте был...
Тогда скакали вороные кони
И тысячи летели колесниц;
От фонарей, развешанных повсюду,
Багровый отблеск лег на лик небес.
Не отставали пешие от конных
И за собой охотников вели.
Я всех смирил, восстановил порядок
И колесницы вправо завернул.
Мы с князем мчались к озеру, друг друга
Стараясь в скачке дикой перегнать.
Князь-государь пустил стрелу искусно
И носорога черного спугнул...
Как неизбежно дни сменяют ночи,
Ход времени ничем не удержать...
Прибрежные цветы взросли на тропах,
И вся дорога скрылась под водой.
Разлив Реки[203] широк необозримо,
Лишь ветки клена над водой видны.
Я сотни ли окидываю взором, —
Но ничего не вижу из того,
О чем здесь Ян-кудесница вещала,
И лишь весна тревожит сердце мне...
Вернись, душа, приди, душа, обратно,
Сюда, ко мне, в погибельный Цзяннань[204]!