Лишь звук пролетевшей пули (СИ)

Паша, закинув в карман куртки ключи, медленно спустился по лестнице и замер у самой двери подъезда. На ступеньках, спиной к нему, прислонившись к перилам, виднелась смутно знакомая фигура. Сделав еще несколько шагов, Ткачев остановился напротив, непонимающе глядя перед собой.

Что она тут делает?

Что с ней?

— Ирина Сергевна, — позвал тихо, не дождавшись никакой реакции на свое присутствие рядом.

Не вздрогнула. Не пошевелилась.

— Ирина Сергеевна, — повторил отчетливей и громче, коснувшись ладонью плеча.

Насквозь мокрый плащ. Спутанные влажные волосы. А самое главное — взгляд, отрешенный, пустой, невидящий.

Легко приподнял за плечи, помогая встать и вновь не получив никакого отклика.

— Ирин Сергевна, что с вами? Вы вся дрожите.

Какого хрена он творит?

Сердито отбросил едко пробравшийся вопрос, не вдумываясь, что делает и зачем. Просто увидел бездонную бессмысленность в ничего не выражавших глазах, ощутил на пальцах холодные дождевые капли, лихорадочную дрожь тонких плеч под своими ладонями и, осторожно придерживая, как будто боялся, что она упадет, стоит разжать руки, подтолкнул к лифту.

Вспомнилась еще одна необъяснимая странность, неожиданный порыв заботы, которой от нее мог ожидать меньше всего; пахнущий малиной горячий чай и холодные губы, касающиеся лба, — внутри что-то мучительно-больно оборвалось.

— Вам надо душ горячий принять, а то простудитесь… Ирин Сергеевна, вы меня слышите? — повторил настойчиво, заглядывая в лицо. Снова не дождавшись ответа, потянул с плеч плащ и сам не понял, откуда на пол вывалился пистолет.

Зимина застыла, остановившимся взглядом уткнувшись в пол.

— А ведь я бы это сделала, — чужой, глухой, механический голос. — Я бы его убила. Просто… раз — и все… И ни о чем бы не пожалела… Не почувствовала… Страшно… Это так страшно… — сползла на стул, прижимаясь спиной к стене, не замечая, как с ног исчезает обувь, как куда-то вниз соскальзывает пиджак.

— Ирина Сергеевна, да вы вообще о чем?! — повысил голос Паша, снова встряхнув начальницу и снова не дождавшись ответа. Выругавшись, легко подхватил безвольное, дрожащее тело, распахнул дверь ванной. Пустил горячую воду и, расстегнув несколько пуговиц блузки, в нерешительности замер, тут же сорвавшись от этой своей неуверенности и гребаного волнения, которого по отношению к ней испытывать вовсе не должен был: — Вы заболеть хотите?!

Опять это долбаное молчание и бездумный, отстраненный взгляд — она, кажется, даже не услышала его окрика.

Он не гребаный психолог, в конце концов, вторично выругался про себя Паша, без лишних церемоний заводя руки за спину и нашаривая молнию юбки — Ирина Сергеевна не отреагировала и на это. Стянул блузку и, стараясь не смотреть на черную ткань, скрывавшую изящные, будто невесомые линии тела, осторожно опустил начальницу в нагретую ванну. Швырнул на раковину большое мягкое полотенце и, не оглянувшись, вышел.

Все прошло мимо, незаметно, не вызвав ничего — протеста, неловкости, стыда, как будто происходило вовсе не с ней. Только когда за Ткачевым захлопнулась дверь, а пробиравший до костей озноб начал понемногу отступать, Ира постепенно стала осознавать, что едва не произошло.

Это было по-настоящему страшно: даже не пришедшее решение опередить Ткачева, не позволить ему наломать дров и глупо попасться. Даже не то, что без сантиментов избавилась бы еще от одного некогда “своего”, просто потому что так надо. До могильно-жуткого холодка под сердцем пугало другое — полное, всепоглощающее равнодушие. В тот момент ей было абсолютно все равно, что выберет Климов: деньги и новую жизнь или упрямство и смерть. Она с таким же спокойствием выпустила бы в него пулю, как пододвинула сумку с деньгами, — внутри не дернулось ничего.

В кого ты превратилась?

Эта мысль, накрыв, едва она вылетела на улицу, просверлила дикой, оглушительной болью, застилавшей глаза, лишавшей чувства реальности. Мельком, почти инстинктивно, осознала, что лучше не садиться за руль — в таком состоянии врезалась бы в ближайший же столб. Не совсем понимая, не видя перед собой ничего, пролетела несколько улиц, даже не замечая ледяного дождя и тяжести намокшей одежды; шагнула в первый попавшийся подъезд и, без сил опустившись на ступеньки, замерла — система зависла. А потом откуда-то возник Ткачев, тормоша и не желая оставить в покое…

Паша, порывшись на полках, не без труда обнаружил забытую когда-то бутылку коньяка — очень своевременно. Не глядя, щедро плеснул напиток в первую попавшуюся чашку и, приоткрыв дверь спальни, ориентируясь на слабый свет лампы, прошел к кровати, где оставил по-прежнему не реагировавшую на происходящее Зимину.

— Ирин Сергевна… — начал неловко и, приблизившись, замолчал. Отставил чашку на тумбочку — дежавю наоборот, мать вашу, — и, накинув на начальницу скомканное в ногах одеяло, остановился, не в силах справиться с перехватившим горло спазмом. Сейчас, как-то по-детски свернувшись трогательным клубочком, подтянув колени к груди, она не вызывала у него ничего, ничего из того привычного, раздраженного, въедливо-ненавидящего и выбивающе-гневного.