Лишь

– Никто не застегивает, но какой тогда прок? Если шлем не застегнут, он слетит. Глупо, да? Как это по-индийски, скажете вы, как это бессмысленно. Но спросите: почему?

– Почему? – не в силах устоять, спрашивает Лишь.

– На то есть причина. Дело вовсе не в глупости. Дело в том, что в застегнутом шлеме нельзя разговаривать по телефону. А дорога до дома у многих занимает по два-три часа. Вы, наверное, думаете: зачем разговаривать по телефону, если ты за рулем? Почему бы не остановиться у обочины? Глупо, да? Мистер Лишь. Взгляните на дорогу. Взгляните. – Вдоль раскрошенной асфальтированной дороги по камням и сорнякам гуськом пробираются индианки в ярких сари с золотой каймой, придерживая на головах сумки и бидоны. Пастор разводит руками: – Обочины просто не существует.

Когда он заглядывает в мастерскую, которую порекомендовал ему пастор, портной спит за швейной машинкой, а в воздухе стоит запах местного виски. Пока Лишь раздумывает, будить его или нет, прибегает черная с белым бродячая собака и облаивает их обоих. Встрепенувшись, портной машинально бросает в нее камень, и она исчезает. Почему? Заметив нашего протагониста, портной расплывается в улыбке. Свой небритый подбородок он объясняет, указывая на бороду Лишь: «Деньги заведутся, побреемся». Да, возможно, отвечает Лишь и показывает ему костюм. Портной машет рукой, мол, пустячное дело. «Приходите завтра в это же время», – говорит он и вместе со знаменитым костюмом скрывается в недрах мастерской. У Лишь сердце обливается кровью, но он берет себя в руки и идет дальше, вниз по склону холма. Минут пятнадцать он побродит по городу, а затем сразу же сядет за работу.

На обратном пути, два часа спустя, он снова проходит мимо мастерской. Его лицо блестит от пота, а рубашка промокла насквозь. У него короткая стрижка и больше нет бороды. Портной улыбается и потирает подбородок; он тоже сходил побриться. Лишь кивает и кивает и плетется дальше в гору. По дороге его то и дело останавливают местные, испытывая на нем свой английский, зазывая в гости и предлагая чаю или подбросить до церкви. Дома он устало раздевается и – за неимением душа – окатывает себя из красного ведерка холодной водой. Вытирается, одевается и садится за роман.

– Добрый день! – доносится снаружи. – Я пришел снимать мерки!

– Что? – кричит Лишь.

– Снимать с вас мерки для стола.

Когда Артур Лишь в мокром льняном костюме выходит на крыльцо, с лужайки перед домом ему улыбается тучный лысый мужчина с зачаточными усами подростка. В вытянутой руке он держит мерную ленту. Мужчина усаживает его на плетеный стул из ротанга и снимает мерки; потом кланяется и уходит. Почему? Следом появляется подросток с усами взрослого мужчины и объявляет: «Я пришел за стулом. Через полчаса будет новый». Похоже, случилось какое-то недоразумение, повлекшее для мальчика лишние хлопоты. Но какое? Этого он понять не в силах. А потому улыбается и отвечает, берите, конечно. Подойдя к стулу с осторожностью укротителя львов, мальчик хватает его и уносит. Лишь прислоняется к пальме (ибо приступать к работе без переносного стола все равно не имеет смысла) и коротает время за единственным доступным ему развлечением: созерцанием моря. Когда он оборачивается, черная с белым собака готовится наложить кучу у его крыльца. Собака и Лишь встречаются взглядами. Собака накладывает кучу у его крыльца. «Эй!» – кричит Лишь, и она удирает. Ровно через полчаса возвращается мальчик… с идентичным стулом. Который он гордо ставит на крыльцо. Лишь озадаченно благодарит его. «Осторожно, – серьезно говорит мальчик. – Это новый стул. Новый». Лишь кивает, и мальчик уходит. Лишь смотрит на стул. Опасливо садится; стул поскрипывает под его тяжестью. Вроде бы все хорошо. На крыше соседнего бунгало, клохча и клекоча, дерутся три желтые птицы. Они так поглощены своей возней, что всем скопом, как в комической сценке, срываются с крыши в траву. Лишь смеется: «АХ-ах-ах!» Никогда прежде он не видел, как падают птицы. Он встает; стул поднимается вместе с ним. Стул и правда новый, и из-за влажного климата лак еще не обсох.

– …А когда я наконец приступил к работе, в церкви, видно, закончилась служба. Потому что на лужайке перед моим бунгало собралась целая толпа. Расстелили одеяла, достали еду и устроили самый настоящий пикник. – Он разговаривает с Рупали. Поздний вечер, ужин уже закончился; за окном кромешная тьма, комнату освещает одинокая люминесцентная лампочка, воздух напитан ароматами карри и кокоса. Он не стал упоминать, что шум стоял такой, будто у него под окнами закатили вечеринку. Он ни на секунду не мог сосредоточиться на новой версии своего романа. Он так расстроился, так разозлился, что чуть было не съехал в ближайший отель. Но, стоя посреди своего бунгало с «Тайной вечерей» на стенке и видом на океан, он представил, как подходит к Рупали и произносит эти абсурднейшие слова: «Если пикники не прекратятся, я переселюсь в аюрведический отель!»