Лишь

Выслушав его историю, Рупали кивает:

– Да, такое у нас случается.

Он вспоминает совет пастора.

– Почему?

– Ну, люди приходят сюда полюбоваться видом. Это хорошее место для наших прихожан.

– Но это же база отдыха… – Спохватившись, он снова спрашивает: – Почему?

– Им тут особенно нравится.

– Почему?

– Просто… – Она застенчиво опускает глаза. – Они же христиане. Им больше некуда идти.

Наконец-то он добрался до сути; впрочем, не сказать, чтобы это все прояснило.

– Что ж, надеюсь, они хорошо провели время. До меня долетали такие вкусные запахи! Кстати, спасибо за ужин, все было изумительно. – На базе отдыха нет холодильника, и все продукты попадают на стол с рыночного прилавка или прямиком из огорода Рупали; здесь все самое свежее. Вплоть до кокоса, заботливо наструганного перед ужином бабулей в сари по имени Мария, которая по утрам с улыбкой приносит ему чай. «Если пикники не прекратятся!» Надо же быть таким ослом.

– У меня есть смешная история про индийскую еду! – говорит Рупали. – Когда я преподавала французский в городе, я всегда брала с собой домашний обед. Я ездила на поезде, каждый день, и как же там было жарко! Как-то раз захожу я в вагон, а там нет свободных мест. Что же делать? Я сажусь на ступени у открытых дверей. Как свежо, думаю. Почему я раньше так не ездила? И тут я роняю сумочку! – Она смеется, прикрыв рот рукой. – Какой это был кошмар! Там было все: школьный пропуск, деньги, обед. Катастрофа. Конечно, поезд не мог остановиться, поэтому я вышла на следующей станции, наняла рикшу и отправилась назад. Мы долго лазили по рельсам, но так ничего и не нашли! Потом из будки вышел полицейский. Я ему все рассказала. Он попросил описать содержимое сумочки. «Сэр, – говорю. – Там мой пропуск, кошелек, телефон и чистая блузка, сэр». Он говорит: «И рыбное карри?» И показывает мне сумочку. – Рупали радостно хохочет. – А там все перепачкано карри!

Какой у нее очаровательный смех; он ни за что не признается, что работать в этом месте решительно невозможно. Шум, дикие животные, жара, поденщики, пикники прихожан – в таких условиях книгу не напишешь.

– А вы, Артур, вы хорошо провели день?

– О да.

Он опускает подробности визита в парикмахерскую, где его усадили в каморке без окон за красной занавеской и подослали к нему невысокого индийца в пасторской сутане, который ловко расправился с его бородой (без спроса), а затем выбрил виски и затылок, оставив лишь белокурый вихор на макушке, после чего осведомился: «Массаж?» Массаж оказался чередой шлепков и тумаков – так бьют морду разведчику, чтобы выведать военные секреты, – увенчанной тремя звонкими пощечинами. Почему?

Рупали улыбается и спрашивает, что еще она может для него сделать.

– Я бы чего-нибудь выпил.

– На территории храма пить запрещено, – говорит она, нахмурившись.

– Да я шучу, Рупали. Где бы мы, по-вашему, взяли лед?

Мы так и не узнаем, поняла ли она шутку, ибо в это мгновение повсюду гаснет свет.

Электричество, как бывший возлюбленный, не пропадает бесследно; каждые две-три минуты оно возвращается, но только на миг. Дальнейшее действо смахивает на студенческую постановку, где темную сцену озаряют спорадические вспышки света, показывая героев в различных неожиданных tableaux[121]: вот Рупали стискивает подлокотники кресла, озабоченно поджав губы, точно рыба-хирург; вот Артур Лишь готовится шагнуть в нирвану, перепутав окно с дверью; вот Рупали испускает истошный вопль, приняв упавший ей на голову листок за гигантскую летучую мышь; вот Артур Лишь нашаривает нужный проем и слепо сует ноги в сандалии Рупали; вот Рупали в молитве падает на колени; вот Артур Лишь ступает навстречу ночи, и в лунном свете его взору открывается ужасное зрелище: черная с белым собака, а в пасти у нее – длинный синий лоскуток.

– Мой костюм! – вопит Лишь, скидывая сандалии и пускаясь в погоню. – Мой костюм!

Но едва он начинает спускаться с горы, как свет снова гаснет, и в траве вспыхивает волшебное созвездие светлячков в поисках любви. Ему ничего не остается, как на ощупь пробираться к своему бунгало. Чертыхаясь, шлепая босыми ногами по полу, он заходит внутрь и там находит свою иголку.

Помню, на одной вечеринке на крыше Артур Лишь взялся пересказывать мне свой повторяющийся сон.

– По сути, это притча, – сказал он, прижимая бутылку пива к груди. – Иду я по темному лесу, как Данте, и тут ко мне подходит старуха и говорит: «Счастливец, у тебя уже все позади. Ты покончил с любовью. Только подумай, сколько у тебя теперь будет времени для вещей поважнее!» Сказав это, она уходит, а я иду дальше… Нет, к этому моменту я обычно уже еду верхом; это такой очень средневековый сон. Кстати, если тебе наскучило, сразу скажу: тебя в нем нет.

Я ответил, что у меня свои сны.