Лишние дни

Я ощущаю каждым рецептором вонь от жжённой бумаги и тлеющего чая. Я пропитан вонью насквозь: просочившись через кожу, жир и мышцы в лёгкие, а затем назад, отфильтрованный телом мерзкий запах расползается гарью пожарищ и копотью крематориев. Сначала его жертвой становится наш обожаемый ЛТО, потом родной Харьков, вся Украина и, наконец, в Штатах пиплы останавливаются посреди стритов и принюхиваются под звон пикирующих с неба инопланетный звездолётов-тарелок, не справившихся с внезапной газовой атакой. Так им и надо.

Не знаю как тарелки, но в соседней палате запах учуяли: Копейка перестал изводить сексуальными домогательствами Аньку Грибай и прискакал с просьбой оставить на пару тяг.

Окурки, рассыпая искры, падают.

Мне до защемления сердечной мышцы хочется, чтоб внезапный порыв ветра закружил их в танце бешено влюблённых светлячков, чтоб ночь запятналась мельканием огненно-точечных узоров. Упали. Копейка возвращается на прерванную битву 1-го Полового фронта. Похоже, превосходящие силы собираются выйти на направление Главного Удара. Выдержит ли Анькин укрепрайон? Она и раньше была слаба на передний край обороны…

— Всё равно хочется курить.

Стоим. Смотрим на скошенное поле, на стог вдалеке. Думаем. Ни о чём. Пугающе притягательная черепно-мозговая пустота.

— Саша, глянь, што это? — в её голосе тревога.

— Где?

— Вон.

— А пальцами тыкать некультурно! — не могу удержаться, чтобы не подколоть.

Возле столовой прописались бидоны для пищевых отходов. Опорожняют их только утром, а ночью запахи халявной хавки привлекают местных шавок. Сейчас вот трапезничает громадная одичавшая овчарка. Зверюга.

— Волк, — я отражаюсь в тёмном омуте карих глаз.

— Волк? Нет, правда, волк?

— Нет, не правда. Но пусть будет волк. Хорошо?

— Хорошо.

Набираю побольше воздуха, и:

— Во-Оооллк!!

Друг человека испугано прячется за углом.

Заинтересованный и конкретно подогретый различными стимуляторами народ выползает на балконы:

— Шакил, ты чего орёшь? Какой волк?

— А вы не видели?! Волчара возле столовой. Натуральный. Киса, скажи.

— Да-да, возле столовой.

Пока все расходились (начал дело — кончай в тело, не оставляй на завтра ту, что можно отлюбить сегодня), я подумал, что:

…каждому дана одна единственная возможность сделать ЧТО-ТО из НИЧЕГО. Этот мусор в наших генах остался ещё с тех заплесневелых времён, когда общение с колдунами, ведьмаками и магами было такой же обыкновенностью, как сейчас дёрнуть ручку унитаза. Обыкновенные посиделки наших прапрапрапрапрабабушек с нечистью и наградили нас «изменчивыми» генами. Жалко, одноразовыми. И, похоже, свою ВОЗМОЖНОСТЬ я бездарно проебал…

Ольга вернулась в палату: она так и не увидела, как из-за угла метнулась тень и — специально, я уверен — остановилась под фонарём, напротив облюбованного мной балкона. Чтоб я мог хорошо рассмотреть серый, с сединами, мех. Миг — и тень заскользила по скошенному полю. Тишина.

Это был волк.

Настоящий.

И полная луна…

* * *

А потом мы добавили, повыли на луну «Псов с городских окраин» и легли спать.

И было утро, и похмелье, и голова превратилась в БОЛЬ, а ротовая полость — в ПУСТОЙ МЕШОК ИЗ-ПОД ЦЕМЕНТА. Как обычно.

Мало того, нас разбудил внезапно оживший лагерный громкоговоритель: электрическая тварь злобно заскрежетала «Вставай, проклятьем заклеймённый…» Или в радиорубке обосновался кто-то с вывихнутым чувством юмора, или в семье не без инцеста. Правда, Костика «Интернационал» — вместо соловьиных трелей будильника — привёл в неописуемый, почти детский восторг, даже ранение сивушными маслами в голову моментально зарубцевалось очередным шрамом, шрам расплылся нечёткой бледной полосой, полоса заросла сальными хаерами — клиент созрел и перед смертью почти не потел, справка прилагается.

Я где-то читал, что у коров от Шопена надои повышаются.

Мы отправились на водные процедуры — к «бревну».

Не даст соврать Нептун Посейдонович, в воду лезть панически не хотелось: тело ягодицами предрекало — ТАМ мерзко и сыро. Но: всем стоять! сейчас я буду осуществлять погружение!

Когда нечем дышать, подъём на перископную глубину. Роговой отсек кверху, кислород глотается, перерабатывается и выплёвывается.

Плыву. Вот уже и берег показался — метрах в двадцати. Хорошо, что я глазастый: ствол с отпиленной верхушкой торчал, не добирая до поверхности воды каких-то сантиметров. Мог бы и напороться.

Интересно, а что если?..

…принимаем солнечные ванны, сидя на «бревне», Костик рассказывает, как на мгновение отказали конечности, и не хлорированная ряска хлынула в широко открытый рот, когда Шакил, как Христос, пошёл по мутному зеркалу пруда.