Лишние дни

На том и порешили: Юрика на камбуз, я дрова таскаю, остальные, зондер-команда под руководством Кабана, топают на промысел раков. Звероловам для приманки пришлось выделить батл беленькой — вместо червячков и для храбрости: Костяра заявил, что без анестезии отказывается совать руки куда ни попадя и под скользкие коряги.

Миновал час, Юра давно уже приготовил фирменное блюдо — нарезанный хлеб, фаршированный вскрытой банкой кильки, а Слон ещё раз сбегал за наркозом для Кабана, у которого, оказывается, фобия на водомерок. И вдруг со стороны Гнилого Заливчика раздались дикие вопли:

— Ну ни хуя себе я поймал!! Летающая рыба с клешнями!!

— Где, Кабан?! Покажи, где?!

— Идём к пацанам, покажу!!

Юра смотрит на меня: наркоз — это правильно, но! — товарищи, надо ж и закусывать иногда, а то скоро прыгающие крокодилы в норах заведутся.

Из-за деревьев появляется процессия, Хрюша во главе:

— Ебать, пацаны, шо я исполнил, вот это да!!..

— Раков наловили?! — грозно перебивает-вопрошает Юра.

Костик трясёт внушительно шевелящимся пакетом — взор Юры смягчается.

— Летающая рыба с клешнями!! — брызжет слюной довольный Кабан.

В ответ мы снисходительно улыбаемся: да, конечно, рыба, конечно, летающая и, ясен красен, с клешнями — обычное дело, гы-гы, для психушки, чего ж так орать?

— Вот! — Олег придерживает рукой оттопыренную на животе футболку.

— Шо — вот?

— Щас. Царапается, зараза. — Он достаёт из-за пазухи…

Тишина.

У Юрика изо рта выпадает сигарета.

Рыба, дёрнувшись, выскальзывает из Хрюшиных пальцев и, треща стрекозиными крыльями, уносится в небо, на прощание клешнёй приласкав фэйс Слона.

— Упорхнула, блять! — Кабан заметно огорчён.

— Ну и хрен с ней, — Юрик угощает меня резервной «ватрой», его пальцы дрожат. — Ты это, Олег, не расстраивайся.

— Я бы всё равно не стал есть такую гадость. — Костик высыпает улов на подстилку.

Раки оказались очень вкусными.

* * *

— Шо-то чаю захотелося, — вслух думает о сокровенном Слон. Вслух — чтоб мы его отговорили: не пей, типа, заваркой станешь.

— Или пива с раками, или крабовыми палочками, — продолжает мечтать Слон. — Слышьте, пацаны, хотите пива с крабовыми палочками? Холодненького?

Я молчу, я изучаю «Дверь в лето» (сорок пятая страница), к тому же на идиотов не обижаются. Кабан навёрстывает недосып — тоже молчит. Ещё с тихого часа онемел, даже на ужин не пошёл. И не обижается. Потому как сам такой. В смысле, не отказался бы от пивка. Холодненького.

Слон, начальственно сдвигая брови, осматривает палату — кто-нибудь против?! или куда? — и, не отыскав диссидентов, заливает родниковую водичку в свой блатной кипятильник: пластиковая чашка, внутри нагревательная пластина. Штекер в розетку — и к девчонкам, курить на сон грядущий.

Кипятильник гудит и странно порыкивает, чем и привлекает внимание: отрываю глаза от Хайнлайна и голову от подушки — наблюдаю, как чашка, вибрируя, медленно, но уверенно движется по поверхности стола. Вот и край, упс! упала! На не застланную постель Юрика выплеснулась. Со вздохом — пришлось-таки, вашу мамашу! — откладываю книгу: надо же кому-то обесточить электронагревательный прибор, чтоб беды не случилось. Да вы сами в курсе: кипятильник — младший брат паяльника в заднице. Короче, адская машинка этот кипятильник, за ним же глаз да глаз. А ещё от спирали подкуривать можно, что я и делаю, спички экономлю.

Через минуту появляется Слон:

— Я не понял.

Для тех, кто на бронепоезде, объясняю:

— Твой кипятильник упал на кровать Юрика. Прыгает, зараза, как жабон, пережравший пургена. А Юрик скоро придёт, и вряд ли ему понравится мокрая подушка.

— А шо делать?

— Думай. Может, стоит поменять его мокрое на твоё сухое, раз так получилось, шо ты виноват.

Слон смотрит на меня как на клиента психбольницы: СВОЁ сухое — на чужое МОКРОЕ?! Ты как себя чувствуешь? Я виноват?! Это кипятильник, а Слон не при делах!

Мне похуй, я ищу закладку — голожопую картонку от упаковки презервативов — среди целомудренных страниц классической фантастики.

Странно, но у Слона вдруг обнаружилось наличие совести: он накрыл подмоченное безобразие одеялом, типа чтоб глаза не мозолило…

Ночь.

Темно.

Юра, нестабильно реагирующий на внешние раздражители, плюхается на кровать; его мучают желудочные спазмы, он дымит «лазером», являя собой внеплановое подтверждение аксиомы «водка — уже не вода». Фильтр, по окончании процедуры убивания лошади, торжественно вдавливается в стену, ожогом помечая на синей краске ещё один день, прожитый не зря — сколько дней мы здесь, столько и пятен. Героические потуги раздеться, как ни странно успешные, преобразуются в благородное похрапывание. Под эту колыбельную проваливаюсь в дрёму и я.

Просыпаюсь — громкий протяжный стон — Юра:

— А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы! А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы!

— Ты чего?!

Чего в моём вопросе больше: озабоченности или раздражения?

— А-а-а-а-а-а-а! Пацаны-ы-ы! А-а-а-а-а-а-а!