Лишних нет. По закону Джа (СИ)

— Какая учёба ему, пусть тут сидит, — встрял Тэхён, таскающий печенье с увиденного на тумбе блюдца. Чимин смотрит на него с укором. — Чё?

— Хватит жрать, — шикает он. — Положи на место.

— Я без завтрака…

— Положи. На. Место.

Тэхён послушался и обтёр об себя руки, и Чимин, вытолкнув его в спину, добавил:

— Чонгук, держи нас в курсе, если что.

Таким образом, они остались наедине. Чонгук сел в кресло подле Юнги и, утомлённый, тоже задремал, съехав ниже и уронив голову на грудь.

В последний раз, когда Юнги был здесь, его встречала другая фигура. Теперь о ней страшно даже думать. Пропустив ту часть, где нужно сожалеть и страдать, Юнги с явным вредительством ковырнул Чонгука в бедро, и тот медленно очухался, протирая глаза и озираясь по сторонам: за окнами вовсю светило солнце.

— О, хён… Ты очнулся! Как ты?

— Норм. Жить буду. Умоляю, скажи мне, что ты взял это.

Сначала Чонгук не понял, что он имеет в виду, но пары секунд выразительного взгляда хватило, чтобы догадаться, ахнуть и осторожно добраться до кармана джинсов.

— Вот, — Чонгук протягивает ему смятый косяк и зажигалку.

Повертев находку из глубин в пальцах, Шуга хмыкнул, обхватил самокрутку губами и, сплюнув, поморщился.

— Блядь. Вкус духов. Ты их в карман заливаешь, что ли?!

— Нет, вроде… Извини.

Всё равно прикурил, попросил постоять на стрёме. Потянуло сосновой горечью. Угнетающая атмосфера, какую Чонгук ожидал в первые минуты после пробуждения, вовсе не казалась таковой. Хён старательно маскирует подрагивающие пальцы и срывающиеся в голосе нотки, но они заметны, хоть и не бросаются в глаза и уши.

— Не пялься на меня так, будь добр, — Юнги нервно стряхивает пепел в вазу.

Чонгук отворачивается, затем смотрит через плечо и приоткрывает рот.

— И не говори ничего.

Тогда Чон закипает и, смело подойдя к Юнги, подтягивает съехавшую с его острого плеча распашонку, проводит пальцами по ключице, завязывая шнурок.

— Я всего лишь хотел сказать, чтобы ты сам поправил.

Пепел прожёг простынь, кисть окоченела, глаза Юнги заблестели, дыхание участилось, а в груди скопился хрип. Младший видел его синяки, уродство, последствия допущенной слабости, распластанное по эмали тело. Видел, как сломилась бессмертная концепция о безоблачной жизни. Он продолжает заботиться, выиграв спор о том, что «так не бывает». И камень стачивает вода, нет никого бесконечно сильного.

— Ты не мог бы… — Юнги опустил голову. — Не мог бы выйти ненадолго? Я хочу побыть один.

— Нет, не хочешь, — присаживаясь, сурово отвечает Чонгук и, потушив бычок, притягивает к себе, дав уткнуться в плечо.

— Откуда ты… что…? Отъебись… — Шуга бубнит и замолкает, приклеиваясь к Чонгуку с доверительной дрожью.

Желание побить его, укусить, съесть. Подступающий к горлу ком не лопается, и несколько минут Юнги сравнивает вкус духов с запахом. Те же самые, какое-то морское дуновение с кедровой примесью, почти приближённой к травке. Ему интересно, как так малой пришёл к нему спозаранку, как додумался захватить то, что ему так нужно. В том, что это именно он, сомнений нет. Вопрос не звучит. А тычок в живот – да.

— Ай! — Чонгук отпускает и морщится. — Я же по-доброму…!

— Ну хватит, — закатывает глаза Юнги. — Я не девочка-подросток, не залетел, жизнь у меня не сломана, а тот уебан еще попляшет, вот увидишь. По закону Джа, знаешь, как говорится? Всё есть добро, а что не добро – то пыль и не познает радости.

Расслабившись, Чонгук улыбнулся и отправился сообщать доктору, что пациент пришёл в себя и требует поесть. Пока его не было, Юнги царапал ногтем чёрные разводы от уроненного пепла, в конце концов, отбросил её и увидел свои коленки, показавшиеся страшными буграми, чудовищами, с мордами, окрашенными в красно-синие разводы. Дурацкая мысль о том, что изнасилование на ковре не отразилось бы так на и без того постоянно страдающих чашечках.

Наверное, это сила духа, несгибаемый остов внутри Юнги, который не даёт ему прямо сейчас разорваться сыростью и вышагнуть в окно, он знает, что всё рано или поздно встаёт на свои места. Главное, что он жив и здоров, хотя чисто по-человечески ему и на редкость паршиво.

…Чонгук вернулся в сопровождении врача и медсестры с подносом пищи, а Юнги как раз ухитрился лечь поперёк кровати, примостив подушку под поясницу (сидеть и сгибать ноги ему было всё-таки больно), и изогнуться, тем самым приблизив чесавшуюся лунку между большим и следующим за ним пальцем на стопе. Поза его показалась на редкость странной.

— О, привет, — поздоровался он вошедшей коллегии.

— Да ты живчик, как я погляжу. Для пациента, перенёсшего физическую и психическую травму, держишься достойно, — заметил доктор и настороженно принюхался. — А это что еще за запах?

— Мои духи, — сообразил Чонгук, и Юнги показал ему «класс».

— Какие резкие! — вздохнула медсестра, ставя поднос.

— И напоминающие мне годы в общежитии… — иронично подметил врач, призвав к началу небольшого осмотра и веля посторонним покинуть палату. — Кстати да, я проктолог.

Юнги побледнел, сливаясь с постельным бельём.

— Может, не надо…? — он умоляюще взглянул на Чонгука. — Переведи ему, он не понимает.