Лисья радуга (СИ)

Люк завозился, постанывая и просыпаясь. Вначале он стал поднимать бёдра, входя в мой рот по чуть-чуть, неосознанно двигаясь. Потом застонал и открыл сонные глаза. Он взглядом обвел комнату, посмотрел на меня, устроившегося между его ног с членом во рту, и прошептал: — Что ты делаешь, Ньют?

— Люблю тебя, солнышко! — прервался я, а Люк тяжело вздохнул, почувствовав, что я вынул его член изо рта.

Я планировал простимулировать его простату и ограничиться минетом, но теперь замер, как суслик у норки и ждал, что решит Люк.

— Иди сюда, — он расставил ноги, недвусмысленно приглашая продолжить, и я торопливо натянул презерватив и нанес смазку, и лег на него, целуя так, как давно этого хотелось.

— Настырное рыжее чудище! — прошептал мне в губы Люк. — Входи уж, раз раздраконил!

— Надо растянуть, Люк — шепотом, немного виновато, проговорил я.

— Да ты с утра растягивал, можно и без растяжки, — хрипло выдохнул Люк, запрокидывая голову, и подставляя шею для поцелуев.

Я, стараясь не стонать, мягко въехал членом внутрь желанного воробышка, и накрыл его губы своими, погасив всхлип его и мой. Жаркое тесное нутро влажно пульсировало, тесно охватывая мой член, живот Люка дрожал, губы мягко и нежно подрагивали под моими. Мы замерли на мгновение. Это было волшебное, сладкое чувство единения, жара, нежности, и я прошептал, — Люблю тебя, воробышек, — начиная двигаться в нем медленно, плавно, тягуче, почти на грани сна и яви.

Люк обхватил меня ногами за поясницу и подавался навстречу, чтобы слияние было полным. Кровать не скрипела, мы старались сдерживать свои стоны, и тягучесть и неспешность этого секса наоборот вылилась в быстрый оргазм, заставив меня ненадолго ускорить движения, вслед за Люком, все быстрее и быстрее наяривающим свой член рукой. Вспышка белых пятен перед глазами, как всегда с Люком, была ошеломляющей и сильной, выключая свет и силы в организме по щелчку. Я начал выплескиваться толчками, и Люк выгнулся, кончая себе на живот.

Я опустился на тяжело дышащего воробышка и с благодарностью поцеловал его распухшие губы. Нежность, льющаяся из его глаз, как всегда затопила меня по самую макушку. Я поцеловал его в висок и крепко обнял.

— Прости, моя радость, что разбудил. Никак не мог заснуть. Мысли одолели.

— Ну, что с тобой сделаешь, чудище мое лесное, любимое!!

Через пару минут после гигиенических процедур я расслаблено откинулся на кровать, обнял воробышка, и провалился в сон без единой мысли в голове.

— Котятки, вставайте, — постучала в дверь мама. — Нам надо выглядеть лучше всех! Давайте-ка умываться и спускайтесь на завтрак.

За завтраком мама, серьезно глядя на нас, сказала, — У нас тут народ простой, как два цента. Любознательный. Все будут смотреть только на вас, ребятки. Могут даже перепутать с брачующимися, — улыбнулась она. — Поэтому спокойствие, только спокойствие! Улыбаемся и машем. Будьте рядом с нами, надеюсь, что обойдется без драки. На провокации не поддавайтесь.

Папа отставил кружку и сжал и разжал кулаки, — Пусть только полезут! Мало не покажется! Думаешь, дорогая, я раз в неделю хожу в спортзал, чтобы на голых мужиков в душе посмотреть?

Мы все рассмеялись, и пошли одеваться.

Мама придирчиво осмотрела нас с Люком, погладила по руке и ободряюще улыбнулась.

— Какой же ты красавчик, Люк, настоящее сокровище, — сказала она, легко обнимая его.

— А я, мам?

— И ты тоже, — она хлопнула меня по заду и засмеялась.

В церкви было людно, душно, и все, как и предполагалось, смотрели на нас с Люком.

Люк держался хорошо, вежливо кивал, улыбался, но был слегка напряжен. Как и я.

После церемонии, в шатрах, на свежем воздухе, любопытствующие стали подходить и знакомиться, не таясь разглядывая нас.

Отец жениха подошел к нашей живописной группе.

— А помнишь, Генри, как на концерте в 10 классе, когда ученики выходили на сцену после представления, и рассказывали, кто кем мечтает стать, твой вышел и сказал: «Я хочу стать отцом!»

Папа и дядя Мэтт засмеялись, а я покраснел.

Дядя Мэтт сказал: — Я еще сидел и думал: «Нормальная мечта, да и процесс увлекательный».

— Дядь Мэтт, я уже сто раз объяснял, что хотел сказать, что мечтаю быть, как мой отец! И долго вы будете мне это вспоминать?

— Всегда! — хором сказали папа и Мэтт.

Мы с Люком были сюрпризом года, но пока стойко держались.

— Пойдем возьмем сок, Люк? — мы сходили к столу за напитками, и, возвращаясь, услышали разговор отца с дядей Мэттом за шатром.

-… не будет он папкой… получается твой сын — пидорас, Генри?

— Знаешь, Мэтт, есть пидорасы, а есть геи. Так вот мой сын — гей. А будешь говорить о нем плохо, я тебе кадык вырву, ты меня знаешь. Мне главное, что он счастлив. А страдающий гетеросексуал, лишь бы было как у всех, мне нахер не сдался. Это его выбор, и мы с Мэри поддерживаем его. Потому что мне мой сын важнее, чем мнение всех вокруг.

— Да, уж… неожиданно, Генри, но, может ты и прав.

— Конечно, прав! Без вариантов.

— Давай выпьем за твоих и за моих — свадьба все-таки.

Мы с Люком переглянулись и я взял его за руку, сжимая и подбадривая, улыбнулся.