Листья лофиры

Сенегал независим. И хочется от души пожелать, чтобы эта независимость крепла и чтобы наливался свежими силами баобаб, у подножия которого расшиблись бензовозы двух иностранных фирм.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

После прощального ужина мы еще гуляли по Дакару, выходили к океану и любовались черной звездной далью с обрывов Зеленого Мыса. А сейчас раскинувшееся над Африкой звездное небо зовет нас в дорогу.

В час отъезда, как и в час приезда, улицы Дакара пустынны. Пронзительный крик муэдзина воспринимается нами как последнее «прости», посланное Дакаром вдогонку машинам, уже вылетающим на прямое, разделенное надвое шпалерами цветущих олеандров, шоссе…

Нам предстоит бросок во внутренние районы Африки, но, пожалуй, это сказано слишком торжественно — нам предстоит обыкновенный перелет протяженностью всего в полторы тысячи километров…

Заурядность его очень уж очевидна после первого космического полета, осуществленного первым в мире космонавтом— нашим соотечественником… Я принимаю эту поправку в собственных раздумьях, но именно в Африке, в Сенегале, мне дано было еще раз убедиться в преемственности подвига, дано было понять простоту великого.

Позавчера, когда нас возили по Дакару, автобус проехал мимо высокого белого обелиска, установленного на берегу океана и окруженного пышно разросшимися кустами алой и розовой бугенвиллеи… Один из литераторов, участвующий в нашей поездке, попросил узнать у гида, мсье Дианя, в честь кого воздвигнут обелиск.

— В честь Мермоза, — ответил мсье Диань на переведенный ему вопрос.

— А кто такой Мермоз? — спросил литератор.

— Летчик-герой, — ответил мсье Диань.

Лаконичность гида не устроила литератора, и он уговорил историка, владеющего французским, узнать, что все-таки совершил Мермоз… И мсье Диань рассказал историку, что Мермоз первым проложил авиатрассу через Атлантический океан, первым стал перевозить почту и пассажиров из Буэнос-Айреса в Дакар и обратно.

— Он завез к нам из Южной Америки бугенвиллею, — добавил мсье Диань, — и поэтому ее посадили вокруг памятника.

Ответ историка литератору — уже по-русски — прозвучал так:

— Никакой он не герой, этот Мермоз. Он первым перелетел из Южной Америки в Африку, вот и все.

Мсье Диань мог бы добавить, что Мермоз, кроме того, первым проложил авиатрассу над Сахарой из Касабланки в Дакар, — нам еще предстоит воспользоваться ею, — что Мермоз первым разведал трассу над Андами, наконец, что Мермоз погиб в волнах того самого океана, на берегу которого стоит белый, окруженный алой и розовой бугенвиллеей, обелиск в его честь… По-моему, мсье Диань ошибался, полагая, что именно Мермоз тридцать лет назад завез бугенвиллею в Африку; наверное, он просто взял с собой несколько веток и они лежали возле него в самолете, когда, уже у берегов Африки, он попал в полосу смерчей и бурь и едва выбрался из нее.

Впрочем, я мог бы сам рассказать обо всем этом историку и литератору, но мне не захотелось… Гуляя по пляжу у отеля «Н’гор», — мсье Диань устроил нам небольшую передышку, — я думал не о наивности историка, отказавшего в героизме Мермозу, и даже не о короткой человеческой памяти: я думал о колоссальном изменении масштабности творимых на земле дел.

Космический полет — и не менее того! — вот масштаб героического, масштаб великого, вот мера подвига!

На пляже, уже после того, как мы выкупались в ничуть не согревшихся за год водах Канарского течения, к нам подошел невысокий француз в темных очках и поздравил с запуском космического корабля «Восток».

Потом наш случайный знакомый сказал, что он летчик и летает по трассе Буэнос-Айрес — Дакар.

— О! Я не Гагарин, — улыбнулся француз. — Делаем самое обычное дело. Перелетаем через океан, сутки отдыхаем в отеле «Н’гор» и обратно. Почта, пассажиры — вот наша забота.

Почта, пассажиры… Милый человек! Он же летает по трассе, проложенной Мермозом!.. Я едва не сказал об этом вслух, но побоялся, что моего французского не хватит, чтобы вразумительно изложить собственные раздумья… Конечно же, симпатичный француз в темных очках прав, считая свою работу обыкновенной. Но тем значительнее подвиг, совершенный Мермозом тридцать лет назад.

Продолжая прислушиваться к разговору с французским летчиком, я вдруг понял, в чем заключается самое фантастическое в подвиге Гагарина, — он положил начало обыкновенному. Пройдет тридцать лет, и по трассе Гагарина будут летать так же уверенно и спокойно, как летают сейчас по трассе Мермоза. Великое всегда просто в своей сущности, и это, видимо, самый надежный критерий великого.

…Мы шагаем к самолету — кстати, возникновение аэродрома Йофф тоже связано с именем Мермоза, — и я размышляю о случайности ряда (Мермоз — Гагарин), на котором строятся сейчас мои раздумья: он определен лишь местом моего нахождения — Африкой, Дакаром. Имя Мермоза можно заменить сотней других имен. Но дело не в имени, дело в продолжении и расширении героических традиций землян, в том, что за полетом Гагарина стоят поиски, дерзания всех отважных нашей планеты; наконец, дело в том, чему служат традиции.