Лиственница

Весёлый самоубийца,
мальчик с лицом как персик
и с глазами совёнка.
Не тебя ли я повстречал намедни в Гранаде?
в Гранаде – городе семи холмов и трёх речек.
Одна речка течёт вспять – от моря к небу,
другая вышла из берегов
и лижет подошву церкви святого Петра и святого Павла,
третья,
третья речка, та просто в пыли потерялась;
потерялась по дороге в город,
из Фуенте Вакейрос.
Гранада – город на холмах!
Как пьяного заику,
ты таскаешь меня по своим улицам
каейхонам, площадям и фонтанам;
заставляешь карабкаться вверх,
к мирадору,
с которого якобы открывается тот еще вид на Альхамбру.
Маленькая пласа. Булыжник. Солнце без тени.
Панки тянут пиво из банок,
мочатся у стенки, спят под платаном,
жара уползает в подворотню,
и над соседней горой тучи
начинают мучить и кусать синее небо.
Первые капли дождя падают на крышу,
первые капли дождя стучат по моей черепушке,
первые капли дождя танцуют по уличным плитам,
капля дождя повисает на носу у архангела Михаила.
Поводырь слепых!
Предвестник дождя!
Предтеча надежды!
Не оставляй меня,
забери с собою (на небо)!
…
Нет у собора крыши!
И опять предо мною маячит этот мальчик.
смуглый мальчик, с лицом как персик
и с походкой цыгана.
Он идёт по Гран виа,
по направлению к хардин дель трионфо,
на нем белая майка и холщёвые шаровары,
и на его лодыжке
болтается тоненькая серебряная цепочка…
Неразделённая любовь.
Кровь на запястье (руки).
Дождь в Гранаде.

* * * * *

Mai Juli 2013, Granada-Diemtigen

Мальчик из Перми

Я родился в Москве в 1947 году, на Малой Бронной, но был вывезен в трёхмесячном возрасте во Львов, где и прожил до 54-го года: отцу было предложено место в университете, а мне досталось 7 лет барского по советским меркам детства. Сливочная пенка воспоминаний: игры с польско-украинскими сверстниками на горе Подзамче, французская группа, прогулки в неумолчном от пения птиц Стрийском парке, балетная группа при театре, где кудрявый карапуз вытанцовывает краковяк; никакого тебе совдеповского садика, никакой Мотовилихи, никакой угрюмой жилистой реки. Холецистит – первое слово, выученное в городе Молотове. Б… – второе. Пухлый ребёнок затыкает пальцами уши, сторонится угловатых матерящихся подростков; он – лучше, он – избранный, он – белая косточка. Те мстят ему, не принимают в свои игры, издеваются, пару раз бьют в подворотне. Бьют то ли жида, то ли татарина, а может, просто бьют: чуют в Кериме нечто опасное, чужое. Не добили.

Первый друг по дому – Саша Сандлер, тоже изгой. Пятиэтажная уродина профессорского дома. Комсомольский проспект широкой линейкой первых после сталинских новостроек врезается в недовольную сонь деревянных развалюх; рядом парк, этакий уральский Летний сад. Близко, везде – лес; далеко, таинственно – большая река; по реке плывёт пароход и даёт сильный гудок. Холодно, сыро, ветер. Саша и Керим ходят за грибами, приносят мятые сыроежки и усаживаются играть в шахматы. Папа-профессор на секундочку отрывается от своих лекций и едет с детьми кататься на лыжах: посёлок Южный, Вышка. Летом – купание в пруду, зимой – строительство снежных замков. Керим подпевает дурным голосом румяной девке-домработнице из Лысьвы: «Огней так много золотых на улицах Саратова» и швыряет в неё снежком. Руки без варежек, в цыпках. Первый сексуальный взрыв. А утром – в школу. По проезжей части дороги – чтобы не подслушивали – бормочет, воет, мычит свои бесформенные стихи. Невысоко стоит бирюзовое, или нет – непередаваемого света небо с последней утренней звездой, бодрый холодок, и слезы радости мёрзнут на толстых щеках.