Листы имажиниста (сборник)

Музыканты-новаторы и зачинатели свободного стиха просто страдали от одного и того же и, пытаясь найти выход, пошли по одной и той же дороге. Линия смягчилась одинаково во всех отраслях искусства в течение одного полустолетия; мы боимся установить точную единовременность.

§ 14. С натяжкой можно сказать: музыка в поэзии относится к чистой музыке, как краска офорта к краске в живописи…

§ 15. В стихах не следует смешивать напевность и ритмику. Можно оперировать только с ритмом, можно с ритмом и напевностью, можно, наконец, с одной напевностью. Ритмика базируется на долготе. Напевность на высоте шумов, на их амплитуде и их тембре. В некоторых стихотворениях есть только ритм, в других – только напевность, в третьих – и то и другое вместе.

§ 16. Мы отмечали, что в строфе вовсе не обязательно ритмическое единство. Число строк, подчиненных одним и тем же метрическим законам (постоянному ритмическому, равновесию, симметрии и т. д.), может дойти до двух. Это можно найти в поэмах, в которых метрическое соотношение строк представлено простым повторением. Предупрежденное ухо радуется этой тонкой игре.

§ 17. Построение органически целостной строфы может заставить предполагать, что единственная строка, заключающая в себе самой все свои условия и законы, была бы иллогична⁵². И в то же время она необходима. Так бывает в строфах со случайной ритмикой, так как сущность свободного стиха заключается в том, чтобы послушно развиваться соответственно сущности произведения, и эта потребность удовлетворяется при случайной ритмике этой единственной строкой.

§ 18. С другой стороны, существуют строфы, написанные свободным стихом, в которых каждая строка обладает собственной метрической автономией. Тут правителем является – смысл, а судьей – вкус.

§ 19. Единственная строка изолирована, и такой больше не сыскать. Прекрасная александрийская строка, напр., рассмотренная в отдельности, могла бы удовлетворить кого угодно сама по себе. Это вопрос построения и своевременности.

§ 20. Больше не нужно оправдывать автора, если он в произведении, написанном свободным стихом, поместит в одиночестве, в одну из строк, слово, которое по своему значению, по своей синтаксической ценности (отрицание, обращение, восклицание и т. п.) само собой выходит на поля стихов, внутри которых оно не сохранило бы всей своей выпуклости.

Иногда этот островок, это чужое тело, охватывает даже несколько слов, для введения которых внутрь правильных размеров потребовалось бы много длинных спутников. Эти слова не играли бы тогда никакой ритмической роли в стихотворении. И если они устанавливают в лирической колонне нечто вроде перешейка, то это только потому, что они требовательны, самодовлеющи, самовиты:

О имя горькое, о язва наших ртов,
Христос!

О мрачный и свирепый бог рабов,Великого убивший Пана…

Тео Варлэ

§ 21. Попадаются прекрасные, совершенные в музыкальном отношении свободные стихи, и в то же время даже самый анализ не может обнаружить в них ритмических соотношений, симметрии или постоянного ритмического.

Попадаются, – но это дело другого рода, и тут вопрос не метра! – строки, в которых господствуют исключительно ритмические соответствия с однородной пластичностью, и в то же время они являются только художественной прозой[89].

§ 22. Аллитерация является одним из самых существенных богатств стиха. Мы ценим стихи, оживленные гибкой игрой гласных или согласных, стремящихся гармонично передать эволюцию содержания.

§ 23. Существуют аллитерации, которых надо избегать, как слишком дерзких или чересчур богатых рифм. Есть аллитерации безобразные, грубые, какофонистые.

В семнадцатом веке аллитерировали очень редко, по крайней мере, если брать аллитерацию в современном значении этого слова. И вот, в результате, аллитерация – новый прием нашей эпохи[90].

§ 24. Все, что касается богатств, именуемых инструментовкой букв, не может быть возводимо в общий для всех закон. Тут все права закреплены раз и навсегда за великолепным пониманием оркестровки Рене Гилем[91].

§ 25. Игра букв это скорее вопрос случая, чем преднамеренности, скорее не учения, а инстинкта, как, впрочем, все, что касается свободного стиха, как все, что касается искусства.

Тут налицо чудеснейшие явления автоматизма. Богатство французского языка так велико, что он оказывает постоянное снисхождение, что он неизменно милостив. Сколько великолепий, которые кажутся плодом удивительной работы и приспособляемости, на самом же деле – лишь привилегия и благодеяние диалекта! Даже плохие поэты никогда не разубедят в том, что такой язык, как наш, естественно стремится к реализации в красоте[92].

§ 26. Аллитерация, благодаря своему благозвучию (ведь она и есть само благозвучие!), является неоценимой пособницей для размера.