Неосязаемые вечерние карандашикиЗатушевывают улицы запросто.Секунды строгие, строгие монашкиПредлагают перед смертью папство.Затканный звездами коврикОблит облаками молочными…В суете, в миготе, в говореЯ встречаюсь с лицами отточенными.Как весело вспомнить сквозь дрожжи улыбок,Разрыхливших строгость злости,Свет ресторанный, игравший зыбкоНа неуклюжей извощичьей полости.Сквозь замкнутость походки гордойВспоминаю варианты изгибовНочью, когда лапа массивного городаВытерла брызги трамвайных всхлипов.Женщины – сколько вас – бродите, наглые,Все моей печатью отмеченные!Память светит ярче магния!Соединяю минутное и вечное!Простите, метрессы, простите, кокотки,Меня – бронзовеющего трупа!..На последней пластинке моего КодакаЯ из вас сделаю великолепную группу…
1913
Город
Летнее небо похоже на кожу мулатки,Солнце как красная ссадина на щеке;С грохотом рушатся элегантные палатки,И дома, провалившись, тонут в реке.Падают с отчаяньем в пропасть экипажи,В гранитной мостовой камни раздражены;Женщины без платья – на голове плюмажи –И у мужчин в петлице ресница Сатаны.И Вы, о Строгая, с электричеством во взоре,Слегка нахмурившись, глазом однимГлядите, как Гамлет в венке из теорийДико мечтает над черепом моим.Воздух бездушен и миндально-горек,Автомобили рушатся в провалы минут,И Вы поете: «Мой бедный Йорик!Королевы жизни покойный шут».
За городом
Грустным вечером за городом распыленным,Когда часы и минуты утратили ритм,В летнем садике под обрюзгшим кленомЯ скучал над гренадином недопитым.Подъезжали коляски, загорались плакатыПод газовым фонарем, и лакеиБыли обрадованы и суетились как-то,И бензин наполнял парковые аллеи…Лихорадочно вспыхивали фейерверки мелодийВенгерских маршей, и подмигивал смычок,А я истерически плакал о том, что в ротондеИз облаков луна потеряла пустячок.Ночь прибежала, и все стали добрыми,Пахло вокруг электризованной весной…И, так как звезды были все разобраны,Я из сада ушел под ручку с луной.