Лисы округа Хансон

Ей приходится покаяться в том, что двадцать пять лет назад она спасла смертного мальчика, отдав ему свою бусину, хотя Тангун строго-настрого запретил ей вмешиваться в жизненный цикл людей; что отрастила себе четвёртый хвост, хотя Тангун предупреждал, как с каждым новым хвостом она будет терять силы и приближать свою смерть… Харин вынуждена рассказать и о дураке, в которого вырос мальчик, доложить о смертях среди простых людей, об оторванных головах, руках и ногах, о том, что вокруг Хансона сгущаются тучи и она понятия не имеет, кто всё затеял.

Голова продолжает гудеть даже когда она, обходя детали, подходит к рассказу о сегодняшнем дне и запинается.

– А потом шаман загорелся, – говорит Харин неуверенно. С каждым словом её голос становится всё тише, Тангун замечает это и машет рукой. На журнальном столике перед Харин появляется кувшин с кристально чистой водой. Должно быть, Тангун её из самих горных родников прямиком сюда доставил. Удобно быть всесильным богом.

– Интересно, – подытоживает он, прикладывая к нижней губе тонкий палец.

В обличье, которое Тангун являет миру смертных, у него коротко стриженные ногти, и о когтях, способных одним махом вспороть глотку или вырвать сердце прямо из грудной клетки, ничего не напоминает. Разве что кожа у бога такая же бледная, как при истинном его облике, но в ярком свете номера Тангун кажется премьером балетной труппы, который недоедает, а не богом всех существ, способным низвергнуть любого квемуля в самый ад. Сейчас, правда, он выглядит хуже, чем в последнюю их встречу, а она была меньше недели назад. Харин видит, как осунулось лицо Тангуна, но вслух ничего по этому поводу не говорит – Тангун всегда отличался щепетильностью, когда речь заходила о его внешности, и отмечать болезненный вид бога существ для Харин опасно.

– Прости? – хмыкает Харин. – Интересно? Ты давно вообще слышал о самовозгорании какого-то сушеного сухаря, который раньше был человеком? А о том, чтобы кто-то убивал священное животное, слышал? А говорящие головы видел? Я имею в виду, оторванные от смертного тела, которые изначально такими быть не должны были?

Тангун смотрит на Харин, склонив голову набок, и его блестящие глаза кажутся ей насмешкой.

– Что ты молчишь? – злится она и вцепляется грязными ногтями в обивку кресла. – Ты же всезнающий, мать твою, подскажи, что делать?

Тангун поджимает губы.

– Во-первых, не ругайся, – отчитывает он вдруг. Харин откидывается на спинку кресла и впивается взглядом в потолок. – Во-вторых, не закатывай так глаза, останешься косоглазой.

– Ты мне папочка, что ли?

– В-третьих, – дожимает Тангун, – все перечисленные тобой случаи объясняются двумя вариантами.

– Наконец-то.

– Помолчи, – обрывает он и тычет в сторону Харин длинным пальцем. – Это ты всё запустила, а просишь меня расхлёбывать. Ещё бы мне отцовскую фигуру не занимать каждый раз, как ты ко мне приходишь с «Тангун Великий, я всё поломала!».

Харин натурально сдувается, сползает в кресле так, что на уровне подлокотников оказывается её подбородок.

– Не хожу я к тебе так, ты сам меня вызываешь.

– Я… – Тангун останавливается от нового потока обвинений, убирает палец в кулак и устало вздыхает. Растирает шею свободной рукой, не к месту усмехается. – Такая же упрямая, как четыреста лет назад, когда впервые ко мне явилась на поклон.

– Не кланялась я тебе, – снова возмущается Харин.

– Точно. Вовсе не ты просила дать тебе столько сил, чтобы мир наизнанку вывернуть, вовсе не ты проклинала время, Великий Цикл, Великих Зверей и нерушимый порядок и вовсе не ты сгибала спину, когда я явился посмотреть, кто дерёт горло у священного мандаринового дерева несколько суток подряд.

Харин хочет возразить, уже открывает рот, чтобы бросить в Тангуна очередным «не было такого», но так и замирает округлившимися в букву «О» губами. Тангун следит за ней, безуспешно пряча хитрую усмешку.

– Ты сказал, у происходящего есть два варианта, – растягивая слова, давая себе время на раздумья, уточняет Харин. Тангун скрещивает пальцы у губ, кивает. – Что это за варианты?..

– Ты уже надумала одну мысль, вот и развивай её, – подталкивает он. Харин прижимает испачканную руку к груди. Там гулко и быстро бьётся сердце. Вот же шутка века – кумихо считала, что у неё давно сердца нет.

– Ты говорил, моя бусина привлекает квемулей и квисинов, потому что обладает энергией, способной уничтожить мир и возродить его заново, – говорит Харин тихо. – Что, если её в теле Кван Тэуна наконец-то заметил кто-то особо жадный? Она защищала этого идиота двадцать пять лет, но он пользовался ею словно своей интуицией, он сам мне хвастался… Думаю, кто-то заметил бусину в его теле раньше меня и теперь ищет возможности вырвать её из дурака…

Харин облизывает пересохшие губы и поднимает глаза к Тангуну. Тот больше не ухмыляется.