Лита

Нет, он не хотел. Ни в первый, ни во все последующие разы. Совсем не хотел он говорить с этим неприятным, скользким, как кусок мокрого мыла, человеком. Но он должен. Как бы ни противно ему было и как бы он ни устал. Он вспомнил глаза жены, когда при расставании в храме, вокруг которого носятся, как свора собак, все ветра мира, она спрашивала его снова, снова: «Ты же не дашь ее в обиду, Илтар? Ты не оставишь ее?» Она спрашивала так отчаянно, будто не верила, что он на это способен. Но тогда, четыре месяца назад, он справился. Лита жила во дворце, так быстро привыкнув к новой жизни, будто всегда была здесь. И с Фиортом они подружились на удивление легко. Эрисорус прикрыл глаза. Хлоя доложила, что Фиорт внезапно уплыл в неизвестном направлении и обещал вернуться на исходе зимы. «Он пропустит казнь, – подумал Эрисорус. – Да что случилось с этим мальчишкой? Куда ему так срочно понадобилось?»

Ашица негромко кашлянул.

– Вы приговорили к казни мою дочь, царевну Литари Артемис Флон Аскера, – сказал Эрисорус, и каждое следующее имя дочери поднимало в нем новую волну гнева, похожую на тошноту.

– Не я, – поправил Ашица осторожно и почти ласково. – А Первый совет.

– Вы. Арестовывали именно вы, и суд вели вы.

– По приказу Первого совета.

– Чего вы хотите?

Он все-таки не сдержался, почти сорвался на крик. Тут же стиснул зубы. Ашицу злить нельзя. Не сейчас. В тусклом свете масляных ламп Эрисорус вглядывался в узкое, змеиное лицо косула и пытался понять, что им движет. Зачем ему жизнь пятнадцатилетней девочки? Что он хочет от нее, от него, от всех них? «Чтобы Литы не было», – ответил Эрисорус сам себе. Второй ребенок в царской семье – головная боль для Первого совета, даже если это всего лишь маленькая влюбленная девочка. Или, может быть, именно поэтому.

– Вы помните, как началась Война четырех городов, ралу? – спросил Ашица и подошел к полке над еле теплящимся очагом. Он взял с нее бутыль вина и два высоких бокала из лавнийского дымчатого стекла. А ведь косулам Первого совета предписано жить скромно, почти аскетично. Но таких прекрасных винных бокалов нет и у него, альтийского царя. Густое, цвета крови вино лилось из бутыли медленно, будто нехотя.

– Историю той войны знает каждый ребенок, косул. К чему этот вопрос?

Ашица сделал вид, что не услышал. Бережно поставил бутыль, пригубил вина, на миг закрыв глаза, будто желая острее ощутить вкус. Эрисорус почувствовал, что в горле пересохло.

– Четыре брата, сыновья одного отца и одной матери, четыре царевича, и каждому было предназначено стать правителем одного из прекрасных городов, и каждый был доволен своей участью. Кроме нее – их сестры.

Эрисорус вскинул на косула глаза. Сестры?

– Удивлены? Да, она вычеркнута из книг и официальных документов. Время не сохранило даже ее имени. Но – хвала богам! – ни к чему помнить имя той, что стала причиной кровопролитной войны. Попробуйте вино, ралу, оно прекрасно.

Эрисорус сделал короткий глоток. Вино было под стать бокалам – редкое, древнее, дорогое.

– Это была живая, умная, талантливая девочка. В игре и учебе она не отставала от братьев. Но ей города не досталось, ей суждено было выйти замуж за короля одного из мелких союзных государств.

– А девочка замуж не хотела? – От вина Эрисорусу только сильнее захотелось пить.

– Очевидно, нет.

– А хотела она…

– Власти, конечно. И Золотой город в придачу. С малых лет они с братьями во всем были соперниками, и, надо сказать, дерзкая царевна им не уступала.

– Она их получила?

– Нет, как вы знаете из истории. Великий Гиор, да хранит время его имя, победил и ее, и братьев, разрушив другие города и став единым правителем Альтиды.

– Что стало с девочкой?

– Ну, она была очень сильной. И талантливой. И, возможно, даже наделенной особой могущественной силой, хотя не могу сказать, какой именно. Она сбежала в Суэк, нашла там убежище в храме их бога Семипряха и скоро стала его жрицей.

– Суэк – суровое место.

– Сейчас да. И во многом благодаря их странной вере в единого бога, что держит в руках семь нитей нашего мира и управляет судьбами людей. Вы ведь торгуете с Суэком, должны знать.

Эрисорус сделал еще глоток, пожал плечами. Сказал:

– И с тех пор вас пугают любые царевны.

– Ну почему же любые? – улыбнулся змеиной улыбкой Ашица. – Когда у вашего деда, да хранит время его имя, родилась слепая дочь, все ее жалели и никто не боялся.

– И упекли в Рал-Тионский храм, подальше от дворца и родителей.

– И разрешили царской чете родить еще одного ребенка – вашего отца. А та слепая царевна была счастлива по-своему и прожила долгую достойную жизнь. Говорят, она была кроткой и милой. Но такие дерзкие девочки, как ваша дочь… – проговорил Ашица, вглядываясь поверх бокала в лицо царя.

И Эрисорус поспешно спрятал слово «старшая», запретив себе даже думать о Кассионе. Во дворце всерьез считали, что косул Первого совета Ашица умеет читать чужие мысли. И, помня об этом, Эрисорус поскорее спросил:

– Что вы намерены сделать с ней? – Его бокал жалобно звякнул о каменную столешницу. – Весь этот суд, вся эта…

– Суд приговорил ее к казни. Ей отрубят голову.