Литания Демона

Как фрукт порочный, ужаленный осиным роем, что вожделел греха.

* * *

Изгибаясь в наслаждениях, райские кущи раздразнивали негу изобилием пыток:

Дьявольский сад скрежетал садизмами, завязнувшими на остриях плодоносных шипов,

Что вонзались в шелк кожи, как заточенные клинки: они пленяли трезвыми наконечниками

Бахрому чувственных удовольствий, которые окружали нежностью темные плети.

Распростершись на розовых подушках, змеи ловили эфир, заглатывая голодными ртами

Дрожащие лепестки, что лелеяли колыбели невинности, – их шлейфы вуалью колебаний вились

В амфорах лабий, чьи молитвенные гимны возносились к запретным древам,

Как фантомный ореол греха, украшенный ядовитыми тычинками и зазубринами жал.

Их отрава дурманила вереницы пленительных соблазнов, что вульгарные букеты раскрывали

Для чутких удовольствий, зыбкие лобзания пробуждая в негах трепетным касанием.

Нося в лоне своем начало дьявольское, кружили бутоны, виясь опьяненными стеблями

Вокруг червоточин, изъевших опахала и украсивших кружевом логова из кольев.

* * *

Привлекательные увлечения изысканностью садизма лелеяли сады:

Фруктовые плоды, как апокалипсис любовных ласк, возбужденный дразнящими хвостами, Страстно желали быть съеденными, вылизанными языками коварных змей, что вились

По гладким и влажным щелям блудной кожуры, окутанной прозрачным блеском:

И мякоть, растекшаяся месивом пряности, удручала цветочный аромат,

Который томился в дьявольских тисках, – они раскрывали пьяные зевы, соча ядовитый нектар,

И лобызали смертельный порок, встрепенувшийся блаженными гуриями над дрожью бутона,

Познавшего греховную напыщенность угрозы, что дразнила спелость набухших шипами борделей.

* * *

Бледные капли нектаров, стекая с бутонов, сочились порочными бурлениями меда,

Который расплескивался по лепесткам и стеблям, кутая их в плен своих запретных желаний.

Искусы влекли их дьявольскими удовольствиями, обещая роскошные дары,

Которые уповали на ловушки, и лицемерия окутывали подолы пышных балдахинов,

Что пленяли своими преступными беседками распустившиеся жала постелей, —

В них стоны были струящимися, как фонтаны, что, изливаясь из змеиных пастей, ловили эфемеры,

Скользящие меж плавных блаженств, чьи игры трепетали во мраке гордыни и тщеславия,

Прячась среди дерев познания добра и зла, поросших цветами и гибкими узлами плетей.

* * *

Скорпионьим ядом лаская греховные ловушки, пороки цвели, как чудо, как капкан из терний,

Блаженно распускаясь среди монстров и цветов, купающихся в божественном нектаре,

И страх, лелеющий целомудренной похотью шипы, ласкал проникновенность сладострастных поз,

Окружая их благодатью остроконечных хвостов, чьи жала были занесены над сотами и ранами,

И муки текли подобно нектарам, когда черный ствол стебля, извившись вокруг зрелых лоз,

Проникал в червивый плод, впиваясь в его гранатово-красные внутренности, —

Как сахар густела медовая мякоть на устах, оставляя вяжущий вкус в благоухающих изобилиях рая.

* * *

Ядовитые клубы наслаждений, захватившие помешательством оковы блудных чертогов,

Дурманно вились над ложами скорпионов, позволяя лепесткам окунаться в плен раскрытых жал,

Что, пробужденные демоническими искушениями, сплетали узоры на корсетах связанных храмов.

Их вуали, словно приторно-резкие нектары, восторженно поили уста: они спелые и нагие плоды Рубиновой каймой яда травили, протыкая иглами блудные лепестки и вонзаясь клинками

В пряный от смрада эфир, – он вздымал совершенный грех к вереницам спутанных зарослей,

Когда их неги и шипы, в бранную лень окунувшись, вульгарность сочили и трепетали от ярости,

Как фурии в огне, что ласкались среди колючих зарослей, приникая алчными устами к цветам.

* * *

Капкан ласк принимая, дразнящий облаченной в веревки и меха наготой,

Когда медовый гнет сплетал в грациозное изуверство плоды и змей,

Грехи роняли кружево распускавшихся желанными иллюзиями сетей,

В которых смятением пойманная жертва, как бабочка, угодившая в лапы паука,

Барахталась среди агонических конвульсий цветущего лицемерием сада.

Стебли извивались меж бурных содроганий экстаза, вульгарностью играя,

И, в вереницах отравленных кружа, тянулись к черноте эбеновой плети,

Которая рассекала змеиной кожи лоснящуюся чешую, что блестела металлической наготой,

И, сонмами завлекая ужас, запретный вздох таила в сладком замирании бархатных лож.

* * *

Похоти монашеских келий кинжалами были томимы, которые продирались через тернии,

Оголив шипы ядовитых жал, – воздетые над агонией любовных лож, чувственно разверзшихся,

Они сталью клинков ласкали прозрачную невесомость вуали, облачаясь в насилие ее роскоши,

Как демонические женщины, что, кутаясь в меха, разгоняли плетками полчища скорпионов,

Привлекая их в свои объятия, дабы сплестись с ними в сладострастии раскаленных простынь,

Чьи колья черные манили гипнотической наготой искушенные медовыми сотами курильницы.

Они источали благоухание эбеновых свечей, налившихся мускусной скорбью,

Которая погружалась в дьявольские купели, призывая их гротескные, уродливые иллюзии

Виться змееподобными формами над толщей багряных цветений, устланных ковром из шипов: