Развлекались в брызгах сладостных фонтанов, что кровью пузырились, как ванны,
Наполненные для сластолюбивых оргий, плоды коих апокалипсисом и пунцовыми лозами
Разрастались, покачиваясь над порочной вакханалией и сверкая гладкой кожурой,
Дабы искусить сады, отвратившиеся от греха блудным багрецом своей наружности.
Библия Эроса
…И, смело шествуя среди зловонной тьмы,
Мы к Аду близимся, но даже в бездне мы
Без дрожи ужаса хватаем наслажденья.
Дьявольские козни вырывались из плотских утех, затерянных в забвениях фантазий и игрищ,
Которые бушевали в очарованных любовными забавами бутонах, презревших стыд.
Они изнеможением эротизма влекли, искушая благоуханий томные будуары
И дразня цветущие спазмами арки, увязнувшие в дрожи экстаза, который извивался меж ног,
Как хитрый хищник, чьи ласки окружали мехами альковы плетей и цветущих связыванием садов.
Густела медовая поволока, окутывающая лозы черных змей, словно их пленительный обман
Оказался вовлеченным в страстное домогательство, очарованное красными углами комнат:
Их стоны доносили коварный и дьявольский хорал, чьи молебны разносились над кольями,
Вознесшимися остриями к цветам нежным, что к фетишизациям и мессам тяготели.
Алчущие зла и разврата глаза, глядящие из черноты,
Наслаждались сатанинскими сеансами,
Извращенная любовь коих улавливалась
В глубоких полусферах арок, объятых ударами хлыста,
И застланные дымом красных свечей, обмякшие в истоме тела
Дрейфовали над зияющей бездной комнат,
Когда инструменты дисциплины
Становились их единственной истинной любовью,
Распахнувшей портьеры ниш навстречу дьяволу,
Надменно взирающему из глубины алого алькова.
Вздымая ядовитые клубы к шелковым фильтрам пряных от крови губ,
Эротическая атмосфера комнаты накалялась блудными ожогами,
Когда красные свечи клубились в экстатических мессах, роняя капли алого воска
На черный бархат лож, обуянных колющими ласками поцелуев, подобных скорпионьим жалам.
Пунцовые абрисы губ наливались сладострастной любовью, повергая в возбужденный конфликт
Щели черных алтарей, фасцинируемых афродизиаками кожи, что лоснилась резким запахом,
И эбеновый мрак расползался, накаляя будуары жаром едких, воспрянувших в садомазохизме фитилей.
Алые витражи обволакивали красным светом потусторонние, мистические фетиши,
Что средь багровых топей увязали, проклиная мученические экстазы,
И очарованные наготой шипов алтари, купающиеся в роковых эссенциях.
Они кровавую, цветочную луну украшали нагими шипами и облачали ее в латекс,
Когда она, прокаженное доминирование укрощая, скиталась в меховых накидках,
И рабские альковы, погруженные в скрип гладкой и лоснящейся кожи,
Заключали в тиски темноту насилующих затмений, что вуалью подчинений и агрессий
Вырывались из связанных красными веревками будуаров.
Их перепончатые крылья, как ужасные предзнаменования, щерились из полумрака,
Окружая пурпур бархатных занавесей вульгарной красотой плетей,
И те, хлеща по антрацитовым балдахинам, сливались с пунцовыми накидками,
Что распускались бутонами, благоухающими садизмом и цветущими в пороке и грязи.
Поднимавшиеся на ущербе кровавой, волчьей луны, порнографии истекали алым воском
Свечей, что развратно тлели в глубине черных будуаров, и их психоделическая эротика
Инициации блаженства заволакивала фантомной краснотой инстинктов, распустившихся
В темноте будуаров бессознательного, что цвели, как спиритические сеансы,
Которые развратную глубину затеняли портьерами, столь же алыми, как и ночной прилив,
Окутывавший бахрому диванов потусторонней, мистической фетишизацией.
Пышные, бархатно-черные похороны красных комнат зазывали стонами вдову,
И она, облаченная в кружевные одежды, влачила вслед за собой кровавые хлысты,
Которые были такими же траурными, как и ее вуали, скрывающие жесткие черты.
Соблазнами пунцовых, как адские кельи, губ расцветали черные шипастые фантасмагории
Любвеобильных ласк и извращений, что пронзали краснотой распустившихся катафалков
Инфернальные угодья комнат, – в эротическом ужасе их ниш инстинкты взывали к потенциям луны,
Что блудно цепенела над бархатными усыпальницами, погруженными в мистический, алый свет,
Укушенный безмолвием красных свечей, изливавших свою черную магию на храмы ночи и секса.
Червоточины украшали бутоны, тревожа завесы из шипов своими любвеобильными садизмами,
И метки их лобзаний, лелеявшие постели варварских преступлений, зияли, как пурпурная рана,
Раскрывшаяся ярко-алыми, воспаленными дырами пульсаций нежных и любовных девиаций.
Угрозой расстилаясь над будуарами, что были усыпаны лепестками роз, сладострастие омывало тела,
И капли кровавых фонтанов обжигали кожу подобно воску красных свечей, возбужденно текших во тьме.
Надругательств прекрасные рвы, распускавшиеся утонченными стенаниями бутонов,
Приникали к алтарям надменных извращений, извиваясь в алых оковах,
И сплетались в кокон изысканного капкана, который антрацитовые ошейники